Когда говорить больше нечего, он берет меня за руку. Мне должно быть ужасно неудобно – сидеть в гостиной моей сестры и держать за руку ее мужа, – но на самом деле это вовсе не так. Он как будто мой брат. Не Дэниел, другой. Мы долго сидим в тишине, пока я не задаю последний вопрос, который уже прожег дыру в моем сердце:

– А Мередит знает?

Я смотрю на него, задержав дыхание, и жду ответа. «Да» объяснило бы, за что она так меня ненавидит. Но я не могу представить, что она столько лет держала это при себе и при этом бросала мне в лицо обвинения помельче.

И, разумеется, Нолан отвечает:

– Нет, она ничего не знает. Никто не знает. Все считают, что он поехал за бургером.

Голос у него дрожит, но он продолжает:

– Утром твои родители попросили меня позвонить друзьям Дэниела. Я взял его телефон. Код блокировки я знал. 4265.

– Что это значит? – это не имеет значения, но мне хочется знать.

– Это… в честь Хэнка Аарона. 4265. Хэнк.

Я вспоминаю бейсбольную карточку, которую он носил в бумажнике. Мои родители положили ее в нагрудный карман его пиджака перед тем, как закрыть гроб. Меня чуть не тошнит.

– Я знал его код, – продолжает Нолан, – взял телефон и посмотрел список звонков. Я надеялся, что он позвонил кому-нибудь еще после нашего разговора. Софи например… пожелать счастливого полета. Но нет, – он вздыхает, с трудом сдерживаясь, – последние два звонка… Он говорил со мной.

– Два звонка?

– Да. Первый – входящий. Пятьдесят две секунды. Я просил его приехать за тобой.

– А потом ты перезвонил? – осторожно спрашиваю я.

– Нет. Он сам позвонил мне примерно через пятнадцать минут и сказал, что выходит из дома. Что уже едет.

– Ты помнишь этот разговор?

– Конечно. Это был последний разговор с ним. Это был его последний разговор вообще.

– Сколько вы проговорили? – я уверена, что он знает ответ.

– Четырнадцать секунд. Четырнадцать гребаных секунд. А знаешь, почему?

– Потому что он был за рулем? – спрашиваю я, вспоминая, как ответственно он относился к вождению. Да и ко всему.