Завтра закончу.

Обычно людям требуется дня три-четыре.

Я примерно представляю, что от меня требуется.

Пожалуйста, не превращай все в балаган, Джеймс.

Не буду. Даю слово.

Значит, тебя устроит, если мы назначим Пятый шаг на послезавтра?

Более чем.

Я забронирую комнату для тебя. Подумай, нужен тебе священник или нет.

Священник годится.

Если будут вопросы, обращайся.

Хорошо.

Я встаю, благодарю его, выхожу. Возвращаюсь в свое отделение, где Линкольн проводит занятие на тему «Предотвращение рецидивов и распознавание факторов риска». Он стоит возле черной доски и говорит. Перед ним на диванах и стульях сидят слушатели.

Я ищу свободное место. На одном из диванов сидит человек, по обе стороны от него пусто. Это новенький, я его раньше не видел. Длинные густые волосы выкрашены в черный цвет. Одет в черные кожаные штаны и черную футболку, на которой изображен скелет. Левой руки нет, правая недавно ампутирована чуть выше локтя. Обрубок забинтован и покоится на пластмассовой шине, которая торчит из-под футболки. Она поддерживает руку на уровне груди параллельно земле. На шее татуировка в виде красной змеи, на веках видна черная татуировка. Сами глаза невыразительные, карие. Они неподвижны, смотрят прямо перед собой. В них пустота.

Я высматриваю другое место, но не нахожу. Сажусь рядом с этим человеком и стараюсь внимательно слушать, что говорит Линкольн, но не могу сосредоточиться. Мне неуютно рядом с соседом, я невольно кошусь на него исподтишка. Рассматриваю обрубок его правой руки. Бинты чистые, но синеватая кожа под ними с краю покрыта зелено-черными пятнами. Перевожу взгляд на его шею, рассматриваю змею, которая обвивает ее. Голова змеи с широко раскрытой пастью приходится на кадык, хвост исчезает на спине. Смотрю на его лицо. Кожа бледно-желтая, признак леченой желтухи, на щеках мелкие шрамы, словно он порезал себя осколком стекла или лезвием бритвы, на бровях, губах, ушах и носу видны незаросшие отверстия, как от пирсинга.

Но хуже всего не его вид, а его запах. От этого человека воняет так, словно он гниет заживо, словно нутро у него умирает или умерло, причем давно. Запах такой густой, что почти висит в воздухе, а когда этот человек выдыхает и его дух отделяется от тела, добавляется другой, не менее отвратительный. Прокисший и слегка химический, застоявшийся и невероятно противный. Как будто он прополоскал рот сточной водой из канализации, добавив машинного масла. И сделал это год назад.

Не я один ощущаю этот запах. Не я один изучаю этого человека. Все присутствующие, включая Линкольна, проявляют внимание к новичку. Некоторые, как я, наблюдают исподтишка. Другие делают это открыто. Те, кто сидит поближе к нему, морщатся от запаха или помахивают перед носом, чтобы отогнать его. Те, кто сидит дальше, наклоняются вперед и, наоборот, втягивают воздух носом, будто проверяют – не померещилось ли. Нет, не померещилось. Вонь такая, что просто жуть. Словно нутро умерло в человеке и медленно разлагается.