Не слушать его, не доставить ему радости, пусть всего лишь кивнув в ответ! Сосредоточиться на странных звуках за дверью. Кто же там – собака? Большая собака? Или… человек? Улисс громко кашляет. Этот мерзавец, этот «брат Лоренцо» исповедуется мне, пытаясь внушить, что все произошло помимо его воли, как от слабого подземного толчка сейчас родилась беспощадная волна цунами. Неужели он надеется на мое прощение?!
– Я, конечно, должен был рассказать об этом Илу, Натали. Да, должен был. Но деньги прибывали и прибывали, месяц за месяцем, год за годом. Десять миллионов пластинок… господи, страшно вымолвить! Ни одному современному певцу во Франции или в Канаде такое и не снилось! Агентство
Улисс снова замолкает. На что он надеется? Что я буду потрясена его успехами? Однако отсутствие реакции с моей стороны не обескураживает его – он продолжает свой рассказ тем же тоном, со смесью гордости и сожаления.
– Теперь ты понимаешь, Натали? Чем больше я богател, тем меньше мне хотелось отыграть назад. Что я мог сделать? Признаться во всем Илиану? Возместить ему убытки? Я попал в дурацкое положение… А главное, никто не мог меня уличить. Илиан жил в Париже, отказавшись от карьеры музыканта, а его песня никогда не вышла бы за пределы Индонезии, если бы… если бы не проклятое цунами…
Улисс выжидающе смотрит на меня. А я борюсь с желанием вскочить и швырнуть ему в голову стул. Он по-прежнему целится в меня, но посмеет ли выстрелить? Удобно рассевшись на диване, продюсер, кажется, скорее расположен вздремнуть после длинной «исповеди», от которой меня тошнит. Царапанье за дверью прекратилось, словно пленник – человек или животное – отчаялся добиться освобождения.