Вдруг до слуха их донеслось конское фырканье. «Да ведь это, наверно, мальчонка», — подумала Ляна. Она прислушалась.

— Тетя, где вы? — позвал детский неуверенный голос. Ляна поднялась и кинулась во тьму. Обескураженный политрук покрылся холодным потом. «Предала», — мелькнула мысль. И он достал пистолет, готовясь к защите. А Ляна добежала до мальчика, расцеловала его и тут же отдала обещанное.

— Не можешь ли ты помочь нам продуктами? — спросила Ляна мальчика.

Мальчик охотно согласился. И вскоре притащил буханку хлеба, кусок сала, солдатский котелок муки и даже деревянную ложку. Не теряя ни одной минуты, Ляна тут же, как только ушел их спаситель, помогла политруку сесть на тощую лошадь, и они тронулись в путь.

Так они продвигались всю ночь до рассвета: она — пешком, он — на лошади. Несмотря на усталость, Таланова стремилась идти все дальше и дальше, Но политрук опять стал жаловаться, что у него сильно болят раны и что ехать без седла он не может. Действительно, ехать верхом на такой истощенной до предела лошади было нелегко. И вот было решено днем идти, а по ночам отдыхать.

Но вскоре их постигла новая неудача. Запаленный мокрый мерин, напоенный под вечер колодезной водой, проявил вдруг несвойственную резвость. Он ошалело, с выбрыком проскакал сотню метров, потом встал как вкопанный, упал на колени, клюнул мордой землю, будто попросил простить его, и, повалившись на бок, издох. Жертвой его удивительного поведения стал опять политрук Куранда. Ему придавило ногу, и снова открылись поджившие раны.

Теперь политрук наотрез отказался идти дальше и упросил Ляну остановиться где-нибудь в укрытии.

Долго искали они безопасное место. И, наконец, Ляна нашла глухой овраг, заросший кустарником. Там они сравнительно спокойно прожили неделю. Гул артиллерийской канонады с каждым днем все удалялся на восток, и только изредка их беспокоили одиночные бойцы, отставшие от своих частей. Большинство из них были ранены. Ляне очень хотелось поговорить с ними, но политрук запрещал. Он боялся, что среди них могут быть немецкие агенты и дезертиры. И однажды, когда она хотела остановить хромавшего пожилого бойца, густо заросшего бородой, политрук схватил руку Ляны, сжал до боли.

— Что ты, голова твоя дурная!.. Погубить нас решила?…

— Евгений Антонович, я этого бойца видела в нашем полку.

— Ты могла обознаться… Категорически запрещаю вступать в разговоры без моего разрешения.

К концу недели отдохнувший Куранда заметно повеселел и стал вести с Ляной откровенные разговоры. Он даже рассказал ей о своей неудачной семейной жизни. По его словам, жену он не любил и не хотел с ней жить, но все не было подходящего случая для развода.