Быстров сел к столу, закурил.

— Когда закончишь формировку дивизии? Смотри, командующий армией недоволен: «Затянул, — говорит, — Канашов…»

— А чем формировать прикажете, товарищ помощник начальника штаба? Может, мобилизовать в деревнях женско-стариковские роты? Вооружить их гранатами, лопатами и — на передовую.

— Да ты брось чудить, Михаил Алексеевич! Батальоны маршевые к тебе прибывают… Оружия вот-вот целый эшелон придет.

— Улита едет, когда-то будет, а пока прибыли четыре батальона. Об эшелоне этом уже полмесяца слышу. Вот так я доложи обо всем командующему.

— А ты лучше напиши ему. Официальный документ все же.

— Как ты к бумагам привык!.. Без них ни шагу. Ты, наверно, и машинисткам в штабе без письменного заявления не разрешаешь выйти.

— Вот ты смеешься, Михаил Алексеевич, а напрасно. Бумага на тебя работает, тебя защищает. Коснись чего серьезного, от слов всегда можно отказаться… А бумага, она на учете.

— Ладно, ладно, дадим тебе бумагу. Прикажу начальник ку штаба написать. Но ты все же командующему доложи устно… А то боюсь, как бы не бросили дивизию в бой недоукомплектованную. В спешке все может быть. Кстати, ты не знаешь, как решено с моим бывшим полком?

— Знаю… Командующий поручил мне его расформировать… Бойцов раздадим по подразделениям… Ну, а командиров будем судить согласно указу…

Ледяной тон и равнодушие Быстрова острым ножом резанули по сердцу Каиашова. Сразу заныли раны, спазма перехватила горло, и полковник, пошатнувшись, сел. С того времени, как разгромленный полк отступил от Днепра, его постоянно мучала неизвестность о Наташе.

Быстров с изумлением отметил, как этот, по его мнению, черствый себялюбец, делающий все ради собственной славы, на глазах сник, разом постарел, глаза стали пустыми, тусклыми. И тут он в первый раз заметил, что виски полковника совсем седые. «Что это он, будто я ему о гибели друга сообщил…» И, желая хоть немного разрядить тягостное состояние, Быстров сказал:

— Тут надо разобраться, но, по-моему, не ты тут виноват, а Русачев. Сколько раз я говорил тебе, Михаил Алексеевич, чтобы ты обстоятельно написал обо всем командующему. Были бы теперь документы. Зачем чужим грех на душу брать?

Канашов резко повернул голову в его сторону, с лица мгновенно сошла усталость… Оно стало суровым, волевым.

— Нет! Сам я виноват! И на мертвых плевать не буду!

— Ну, как знаешь! Пусть решает командующий…

— Алексей Иванович, ну, скажи, разве справедливо расформировывать один из боевых полков этой славной дивизии? — спросил Канашов. — Ведь как воевали люди! Это даже сам враг признает. От тысячи горстка осталась. А как эти люди свой полк любят! Можно ли такую боевую единицу ликвидировать?!