Пожалуй, от правосудия требуется большое мужество, чтобы смягчить мой режим или предоставить мне частичную свободу. Обвинения, выдвинутые против меня, и присужденное наказание слишком тяжелы, я знаю. Я и сам никогда не нашел бы в себе мужества добиваться послаблений.

Тем не менее государство должно понять, что сейчас я другой человек и больше не представляю опасности… Разве нельзя вернуть меня в общество?

Да, дорогой читатель, я покончил с прошлым и живу настоящим. Я вернулся на круги своя. Вернулся к самому себе – то есть стал тем, кто я есть на самом деле.

И утверждаю, что живу в мире закона.

Кармело Сардо Из воспоминаний

Кармело Сардо

Из воспоминаний

Помню его лицо по выцветшей фотографии из уголовного розыска: он насмешливо улыбается. Добрые раскосые глаза.

Нам, журналистам, предоставили только эту фотографию, и я бережно хранил ее – вместе с портретами мафиози, наемных убийц и прочих злодеев – в металлическом ящике письменного стола, закрывавшемся на ключ. Тогда я был молодым репортером криминальной хроники. Именно эту фотографию показывали карабинеры на шумной пресс-конференции, приуроченной к его аресту.

15 ноября 1992 года правоохранительные органы наконец арестовали последнего представителя рода Кашитедда – еще чуть-чуть, и его не миновала бы жуткая месть кланов “Коза Ностры”, чьих родственников он расстрелял. Вот так его жизнь навсегда погасла в убогой, сырой, тесной камере, раздавленная безжалостным приговором пожизненного заключения.

В то время я сотрудничал с телекомпанией “Телеакрас” и газетой “Ора”, освещая события жестокой мафиозной войны, которая разгорелась в провинции Агридженто в конце 1980 – начале 1990-х годов. В этой войне не щадили ни судей, ни карабинеров, ни политических деятелей, ни уголовную полицию. Тогда я пытался понять мотивы войны. Мое предположение заключалось в том, что движущей силой всех противоречий была месть, которая сталкивала “Коза Ностру” со “Стиддой”, альтернативной криминальной организацией, желавшей сместить старую мафию. По крайней мере, тогда я придерживался такой точки зрения и даже не подозревал, что спустя двадцать лет сам Джузеппе Грассонелли ответит на все мои вопросы и пожмет мне руку в тюрьме Каринолы, где мы и встретились впервые лицом к лицу.

Глядя на его руки и ощущая их крепкое пожатие, я не мог отделаться от мысли о том, сколько раз нажимали на курок эти пальцы. Его узкие, сухие, белые руки не желали отпускать моих рук, словно цепляясь за жизнь и надежду. Словно стремясь прогнать мучительные воспоминания прошлого, которые вновь и вновь возвращались к нему.