— Немедленно прекратить драку! Остановитесь!

Результат его призыва был равен нулю: никто даже не повернул голову.

Все, что ему оставалось делать, — это с отчаянием взирать на то, как бригады Бухнера и Хайнца по прозвищу Свистун лупят друг друга и как стоящий поодаль Эрих Хёльсфарт молча качает своей рыжей головой и, должно быть, так же страдает от сознания собственного бессилия, как он сам.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Когда Маттиас Мюнц приехал в Галле — пока, правда, лишь в качестве инструктора ЦК, но уже с широкими полномочиями, так как должен был в скором времени занять здесь пост первого секретаря окружного комитета, — он столкнулся с ожесточенным сопротивлением металлургов перепрофилированию и потому сразу ощутил себя в своей стихии, иначе говоря, почувствовал, что ему есть к чему приложить силы. Первым делом он сказал Францу Бюргману, что хотел бы съездить в Айзенштадт, недавние события в котором обернулись большими материальными и — что хуже — политическими потерями. Бюргман дал ему добро.

Его возвращению в родные края предшествовала беседа в Берлине, навсегда запечатлевшаяся в его памяти своей исключительной важностью, хоть и была очень коротка, настолько, что он не успел бы выкурить и двух сигарет, если б ему разрешили это сделать во время аудиенции.

Его вызвал Вальтер Ульбрихт, прямо посреди рабочего дня, и член Политбюро Альберт Норден, в непосредственном подчинении которого Мюнц как заведующий отделом находился уже три года, только пожал плечами и поглядел на него своими вечно задумчивыми глазами: мол, наберись терпения, сейчас сам все узнаешь… Спускаясь на лифте на первый этаж, проходя мимо охранников и идя по длинному коридору к кабинету Ульбрихта, он терзался догадками о причине вызова, но так ничего и не мог предположить.

Он вошел в приемную. Едва секретарь доложил о его приходе, как Ульбрихт пригласил его в кабинет. Мюнц толкнул дверь и попал в комнату размером с небольшой зал, обшитую темными деревянными панелями, со встроенными шкафами в глубине. Ульбрихт был в хорошем настроении, по лицу его блуждала почти неуловимая, какая-то лукавая улыбка. Он указал Мюнцу на кресло за длинным столом, предназначавшимся, вероятно, для оперативных совещаний, сам сел напротив и придвинул ему тарелку с бумажной салфеткой и фруктовым ножом. Здесь же, на столе, стояла ваза с яблоками, апельсинами и бананами и стеклянный кувшин с грейпфрутовым соком.

— Обойдемся без предисловий, товарищ Мюнц? — спросил он и тотчас поправился: — Маттиас? Собственно, я хотел у тебя выяснить, готов ли ты выполнить любое задание, какое тебе может поручить партия?