Розка с удовольствием переждала процедуру набора сил.

Шоссе окунулось в ельник, а затем проскользнуло сквозь насыпь железной дороги через арку тоннеля и покатилось по сосновому бору на спинах Колымагиных Гор. Под увесистой Розкой велосипед ощутимо напрягался и пружинил, отзываясь на каждую колдобину и трещину асфальта.

– Меня на раме только в детстве катали, – призналась Розка.

Ей было тесновато, и она топорщила локти. Моржов нарочно чуть сдвинул руки, словно обнимая Розку. Склонив голову, он поцеловал Розку в горячую шею, на которой трепетали два завитка.

– Прекрати, а то мы врежемся куда-нибудь, – велела Розка.

Моржов убрал с велосипедного руля одну руку и полез в задний карман джинсов. Там у него лежала таблетка виагры.

– Ты чего руку убрал?! – завопила Розка. – Я боюсь! Мы гвозданёмся, точно!..

Моржов не мог ответить – он глотал виагру всухую. Справившись, он успокаивающе похлопал Розку по упругому заду и вернул руку на руль.

– Ума-то как, не лишку, нет? – ещё сердито спросила Розка. – Не жмёт нигде?

– У самой ума-то сколько? Зачем на Шкиляиху накапали?

– Сам знаешь зачем!

– Я же сказал, что спасу всех, почто ещё рыпаетесь? Розка подумала и ответила:

– Опёнкину свою спасай.

– А всё-таки, Розка, по отношению к Соне вы с Миленой вели себя как сучки, – сказал Моржов,

– Опёнкина твоя – квашня, – тотчас ответила Розка. – Дура набитая. Терпеть её не могу. Учти, Морж, увижу тебя с ней – вам обоим не жить.

– Не увидишь, – пообещал Моржов.

– А Чунжина – стерва, – добавила Розка. – Строит из себя недотрогу, великосветскую даму, а всё её достоинство – правильно даёт. Чунжина и тебя, и меня сожрёт и косточек не выплюнет. От неё вообще надо держаться подальше. Такие тихони – людоедки.

– Одна ты самая добрая и красивая.

– Так оно и есть, – согласилась Розка.

– Да я и не спорю, – пожал плечами Моржов.