– Как дела? – спросил он.

– Формально – всё нормально, – ответил Щёкин, не глядя на Моржова.

– Какой-то ты кислый…

Щёкин молча пожал плечами.

Моржов закурил. Щёкин покосился на него, поставил банку с пивом на доску настила и зашарил ладонями по бёдрам. Он был в трениках и в своей футболке «Цой жив».

– Что за жизнь тяжёлая… – забурчал Щёкин, не находя сигарет. – Дожил, блин, даже карманов на штанах нету…

Моржов протянул Щёкину свои сигареты.

– Как у тебя с Сонечкой? – спросил он.

– Всё схвачено. Осталось только пальцами щёлкнуть.

– Чего же не щёлкаешь?

– Думаю, – мрачно и веско пояснил Щёкин. Моржова кольнуло нечто вроде ревности. Он и сам был не против ещё немного потянуть отношения с Сонечкой. Но он уступил Сонечку Щёкину – а Щёкин, видите ли, думает. Однако намекнуть на зубы дарёного коня Моржов, разумеется, не мог.

– А что тут думать? – несколько сварливо спросил он.

– Я о себе думаю, не о ней. С ней всё в порядке.

– И чего ты думаешь о себе? – въедался Моржов.

– Думаю, что Сонечка – на взлёте, а я-то уже с ярмарки еду.

– В дуру ты едешь. Сонечка на тебя во все глаза глядит. А ты всё удачного расположения звёзд дожидаешься.

– Ты, Борька, циник, а я романтик.

– Время для всех течёт одинаково.

Щёкин тоскливо вздохнул, бросил окурок и проследил полёт огонька до воды.

– Можно, конечно, поманьячить немного, – согласился Щёкин, – только что я Сонечке дам?