Чем горячее становилось на солнцепёке, тем ярче раскалялось воображение Моржова. Речка обтекала отмель с двух сторон – словно раздвигала ноги. Напряжённо деревенели вертикали сосен. Дальние горы вздымались, как локти закинутых за голову рук горизонта. Небо слепило так, что в глазах плыли тёмные пятна.

На участке, где можно было идти рядом, Моржов поравнялся с Миленой. Милена покосилась на него и негромко призналась:

– Знаете, Боря, идите лучше впереди… У меня ощущение, что вы поджариваете меня взглядом… – И она взялась за поля панамы.

Услышав голоса, Костёрыч торопливо замедлился.

– Что, устали? – обеспокоенно спросил он, близоруко оглядываясь. – Давайте, Милена Дмитриевна, я ваш рюкзак понесу… Я же мужчина.

Сослепу он и не заметил, что Милена без рюкзака.

– Благодарю, – усмехнулась Милена.

В её усмешке было столько пиксельного сомнения в тождестве понятий «Костёрыч» и «мужчина», что Моржов почувствовал, будто ему отвесили пинок. «Закон гор», – подумал Моржов. Он молча шагнул вперёд, обгоняя Милену. Смотреть на её задницу больше не хотелось.

Вскоре Щёкин объявил привал – как раз подвернулась хорошая и чистая полянка под склоном. Жаль только, что не было выхода к реке: поляна заканчивалась невысоким – с полметра – обрывом. Щёкин уселся в траву в самом живописном месте, а упыри расположились вокруг Щёкина. Щёкин для всех достал из своего рюкзака пакет помятых бутербродов с сыром и колбасой. Эти бутерброды утром перед отъездом настрогали Розка и Сонечка.

– Иди, иди отсюда! – ревниво закричали упыри подошедшему Серёже. – Жри с Дерьмовочкой там, а с Дрисанычем наше место!

Серёжа молча взял бутерброды для себя и для Наташи и ушёл под вербу, где Наташа уже расстелила газету и выставила термос.

– И чай твой мы пить не будем! – крикнул Гершензон.

– А вам никто и не предлагал, – буркнул Серёжа.

Моржов пристроился чуть поодаль от Щёкина, рядом с Миленой. Сидя на попе, Милена вытянула длинные гладкие ноги и, гимнастически нагибаясь, массировала икры. Чувствуя моржовский взгляд, она как-то загадочно, безадресно улыбалась. Костёрыч бегал по всей поляне и что-то раздавал – то печенины, то йогурты, то варёные яйца.

– Вы чего сегодня на Пектусина наехали? – чавкая, спросил Щёкин упырей. – Только не надо мне опять про бабу и крысу…

Моржов заметил, что с упырями Щёкин сразу упрощался – начинал чавкать и чесаться, лазал пальцами в еду, облизывал руки. Видимо, это была его методика демократизации.

– А чего он Дерьмовку выше нас ставит? – объяснил Гершензон.

– Вам Ландышева нравится? – спокойно спросил Щёкин.