Бендер, сообразно задаче «перегруппировки сил», завел дело на «подпольного миллионера». В бытность сотрудником угрозыска так поступал и Катаев-младший, начиная «оперативную разработку».

Здесь очевидна соотнесенность опыта сыщика и планов афериста. Она мотивирована криминальным опытом Бендера. Шантажисту, как сыщику, тоже приходится собирать информацию о фигурантах. Кстати, в набросках к роману – запись: «Организация сыскной конторы»[183].

Но если до «свертывания нэпа» было хотя бы гипотетически возможно легализовать частную «сыскную контору», то в условиях «реконструктивного периода» такое исключено. Принципиально. Вот Бендеру и приходится выдумывать иное «прикрытие».

Для «разработки» требуется время. И великий комбинатор объясняет сообщникам, что «нужна легальность. Нужно смешаться с бодрой массой служащих. Все это дает контора. Меня давно влечет к административной деятельности. В душе я бюрократ и головотяп».

Бендеровское отношение к «массе служащих» заведомо ироническое. А сказанное об «административной деятельности» – наряду с автохарактеристикой – понятная современникам ссылка на статью «Головокружение от успехов».

Легальность, о которой рассуждает Бендер, обеспечена созданием нового учреждения. Его название заведомо пародийно – «Черноморское отделение Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт».

Примечательно, что Ильф и Петров не раз акцентировали: существование бендеровской конторы становится возможным не столько благодаря таланту и опыту афериста, сколько в силу пресловутого бюрократизма. Великий комбинатор создал некую видимость, и этого довольно местным «бюрократам и головотяпам»: есть вывеска, счет в банке, штат служащих, опять же, декор служебного помещения соответствует канцелярской моде, а смысл деятельности нового учреждения безразличен городской администрации.

Но и талант великого комбинатора бесспорен, и опыт подразумевается. Очередной намек на опытность Бендера – его татуировка.

В 1920-е годы такая примета воспринималась как указание на связь с криминальной средой. Так что Ильф и Петров характеризовали именно прошлое героя: «На груди великого комбинатора была синяя пороховая татуировка, изображавшая Наполеона в треугольной шляпе с пивной кружкой в короткой руке».

Вроде бы шутка. Известный по ряду портретов наполеоновский жест: ладонь заложена за борт мундира, для чего правая рука согнута в локте почти что под прямым углом. Это и обыграл татуировщик, изобразив французского императора с кружкой, словно завсегдатая советской пивной.

Но к шутке рисунок не сводим. Татуировка полифункциональна в криминальной среде. Едва ли не каждое изображение – символ, а совокупность их понятна лишь посвященным. К ним и относился Катаев-младший: он ведь из лучших одесских сыщиков[184].