И теперь ясно: что бы там ни случилось, не в моей власти предотвратить наступающее — быть ему или не быть. А это значит, что бессмысленны все мои хотения, значит совершенно все равно: хочу я быть собой или не хочу, ибо сейчас меня нет, как нет и моих желаний. Есть только мой бросок в неизвестность, есть только этот стремительный бег, призом в котором оказывается черепаха — защитница от вредоносных чар, пока жива; сладкогласая лира, когда умрет; дорогая утеха совершенномудрого, приземлившегося по ту сторону добра и зла.
Но ведь я–то еще не умер, меня еще нет, я совершаю прыжок и все никак не могу приземлиться. Я делаю шаг, и кто–то должен подсунуть под мою стопу почву, на которую я вступлю. Лучше, если сделаешь это ты, а не …
В этот момент я с разгону наткнулся на Томочку Лядскую, прогуливающую свою собачку, и стал как вкопанный, с трудом собирая свои разбежавшиеся мысли:
— Здравствуй, Томочка!
— Здравствуй.
— Ну как поживаешь? У тебя, говорят, был роман.
— Ты уж скажешь!
— А что, разве нет?
— Откуда ты знаешь?
— От Сидорова.
— Я бы на его месте об этом не говорила.
— Почему же?
— Да так…
Что–то у них там произошло? Впрочем, глядя на Томочку, я думал, что так и должно быть: она должна была презирать влюбленного в нее Сидорова. Такой уж у нее характер — она любит любить безответно, любит только того, кому она безразлична, а еще лучше — того, кто презирает ее (как вот я, например).
Томочка слишком хорошо знает себя, слишком презирает себя, чтобы высоко ценить того, кто ее любит; она слишком понимает и ценит свое ничтожество, чтобы не заподозрить во влюбленном в нее пигмалионовские наклонности. Она не любит изменений, она не верит в них и правильно делает, ибо русский Пигмалион — это студент, просвещающий проститутку (вся литература прошлого века наполнена этим). А для Томочки, надо думать, оскорбительно быть проституткой, которую «развивает студент» Сидоров — мягкий интеллигент.
Впрочем, я напрасно сослался на русскую литературу — ведь там под проституткой всегда имеется в виду Россия, а под студентом, который «берет ее на содержание», — прогрессивное юношество. И я вот думаю: кто же это у меня может быть Россией? Сару отбросим — она еврейка. Лика Смирнова? Может быть! — ведь она хочет и не хочет быть собой… потом, опять же, с Марлинским… содержательный юноша!.. Ладно, посмотрим.
— Так что у вас там с Сидоровым произошло? — спросил я, — не сошлись характерами?
— Какое там характерами! — он же просто слабак!
Мы уже и без Томочки знаем, что Сидоров слабак.