– Известно зачем! – Мистина приобнял ее.

– Которая у медведя побудет, та потом всю жизнь станет сыновей приносить! Вот и меня за этим посылали. А ты меня увел оттуда…

– Стало быть, я все испортил? – Мистина покосился на нее, впрочем, без раскаяния.

– Нет. Я не жалею. И у меня же есть сын, – Эльга глянула на спящего Святку. – Это род Вещего мне наследника послал, а материны чуры меня знать не хотят. А как бы я хотела иметь много сыновей!

Мистина молчал, не сотрясая воздух обычными в таких случаях заверениями: дескать, молода еще, успеешь нарожать. Эльга всегда ценила в нем и эту способность, но сейчас в этом молчании уж слишком красноречивой казалась его рука, обнимающая ее стан. В его объятиях Эльге стало слишком жарко, и она высвободилась.

– Я еще одну новость знаю, – она улыбнулась, переводя дух и стараясь отвлечься. – Пестрянка хочет тоже в поход идти.

– В Таврию?

– Да. С войском. Она нам сегодня сказала, там, в бане, пока ждали. Говорит, я одного мужа от себя отпустила, так три года дождалась, едва вовсе на козе не осталась[21]. Второго, говорит, уже не отпущу.

– Она не глупая женщина! – Мистина усмехнулся. – А то поход, там пленные хазарки-гречанки…

– Владива ей говорит: ты хочешь духом руси превзойти саму русь. Я бы тоже пошла в поход, – задумчиво сказала Эльга. – Да на кого все это покинуть?

– Кто бы тебя взял туда? – со сдержанной нежностью ответил Мистина. – Ты, смарагд наш многоценный, слишком хороша, тебя надо в ларце окованном хранить.

– Но не стыдно ли мне, что какая-то понева кривская меня обскачет! Я не просто – русь, я – из рода Вещего!

– А Вещий был мудр и знал: иногда можно уступить кое-что из малого, чтобы выиграть побольше. Я тоже уступил этот поход Хельги, хотя терпеть не могу твоего братца любезного. Думаешь, я не хочу славы и хазарского золота?

– Но почему ты его так не любишь? – настойчиво спросила Эльга.

Мистина молча покачал головой, глядя на нее тем взглядом, в котором ничего не отражалось.

– Я уже сказал тебе один раз…

Эльга отвела глаза.

– Я очень жалел тогда, что этот товар не продается.

Она поняла, о чем он, и смутилась еще сильнее. Оба они ясно вспомнили тот вечер, когда ему разбили в гриднице нос, а Эльга намекала, что если захочет, то выудит из него тайну, которую от нее прячут…

Его взгляд соскользнул с ее лица на грудь; плотно укрытая серой тканью теплого платья, она высоко вздымалась от взволнованного дыхания. А Эльга чувствовала, как от жара волнения в ней тает некая стена, разделяющая «нельзя» и «можно» – тает и растекается блестящими лужицами, как свинец близ огня.