Элеазар и его приближенные видят в нем идолопоклонника, которого легко купить молодыми девками и посулами насчет далекого будущего. Ну, что ж – они купили именно то, за что торговались.

* * *

Повидаться с Хельги Пестрянке не позволили. Ее привели в дальнюю часть дома, откуда она не могла ни видеть, ни слышать происходящее на дворе и в передних покоях. Видимо, это были помещения для женщин: кругом пестрые коврики, мягкие подушечки, медные кувшинчики и чаши, бронзовые светильники, резные лари. В оконца были вставлены пластины, как ей показалось поначалу, тонкого, почти прозрачного зеленоватого льда. Изумленная, как он не тает на такой жаре, Пестрянка прикоснулась к нему кончиками пальцев: нет, не мерещится! Лед был гладким и теплым. Да это же стекло, сообразила она вдруг – на Свенельдовом дворе в Киеве она видела бокалы из точно такого же зеленоватого греческого стекла. Но кто бы мог подумать, что им закрывают оконца! Должно быть, зимой удобно: и светло, и тепло не выходит.

Куда дели хозяек этой клети? Испугались, что жена сразу двух русов их покусает? А впрочем, на каком языке она стала бы с ними разговаривать?

Стоя под оконцем, Пестрянка прислушивалась изо всех сил. Но оно выходило в сад, на персиковые деревья и яблони с зелеными мелкими в эту пору плодами, обвитые плетями тоже незрелого винограда, и кроме шума ветра, до нее не долетало никаких звуков. От чуждости всего вокруг, одиночества и тревоги болело сердце. Посреди жаркого дня ей было неуютно, словно в одной сорочке на осеннем ветру. Больше всего на свете она сейчас хотела оказаться рядом с Хельги – и не важно, опасно ли это. За свою участь Пестрянка не боялась: если уж тудун, как ожидалось, прислал за ней людей, значит, наживку хазары заглотнули и все пойдет по тому хитрому замыслу, который породили княгиня Эльга и ее первый советчик, а потом додумал вместе с ними сам Хельги. Хазары обращались с ней почтительно, однако снаружи у двери стояли сразу двое вооруженных тудуновых отроков. Просто на всякий случай. Куда она побежит – в незнакомом, чужом, осажденном городе, где никому, кроме своих, даже не может сказать понятного слова?

Правда, они, вероятно, ждут, что Хельги придет за ней во главе своих шести десятков.

Открылась дверь, и Пестрянка вздрогнула всем телом. Вошел хазарин и положил перед ней широкое блюдо – хлеб, овечий сыр, сушеные смоквы. Поставил кувшинчик. Поклонился и ушел. Но у Пестрянки от испуга так колотилось сердце, что она лишь отпила немного вина, разведенного водой, а на еду ей и смотреть не хотелось.