– Мы-то здесь. Но если они только заподозрят, что нам там надо… А если Уту с детьми побросают в это Навье Око, лишь бы мне не достались? Тогда что?

– Не побросают, – упрямо, но не совсем уверенно отозвалась Соколина.

– Могут побросать. Народ здесь упрямый. Я слышал, Гвездобор дал приказ, чтобы, если за ними придут без него, немедленно всех убить. Твои сторожа их переколют, а сами в болота уйдут. Они – местные, они тут каждую кочку знают, а мы нет. Возьму проводников – будут водить три дня кругами, потом заведут и бросят. А пленников погубят.

– Ты боишься! – в отчаянии кричала Соколина, не привыкшая, что мужчины, кроме родного отца, противятся ее воле.

– Я не хочу, чтобы Мистина оторвал мне голову, если его семья пострадает из-за мой удали. Он – осторожный человек, ни шага не сделает, не подумав три раза. Может, он знает способ освободить их без всякого риска.

– А если не знает? Тогда мы только потеряем время!

– Время сейчас ничего не решает. До середины зимы ничего не изменится, пока древляне не соберут вече и не заключат новый договор с Ингваром. Или не объявят ему войну. У Мистины времени еще несколько месяцев. А если что-то сорвется, ему не с кого будет спрашивать, кроме себя. К тому же у меня на руках троллева куча куниц и прочих мехов. И они не мои, а Ингвара. Если я еще и дань погублю, Ингвар оторвет мне голову… во второй раз.

– Но что же – ты ничего не намерен делать?

– Я намерен… Вот что, – решил Логи-Хакон. – Я собирался идти отсюда назад вниз по Тетереву, к Днепру. Но теперь мы поступим по-другому. Мы пойдем через леса на верховья Ужа. Там поблизости сейчас должен быть Ингвар. Ута – сестра его жены, жена его побратима, и он – русский князь. Пусть он решает, как быть. Я сдам ему дань. Если он прикажет – пойду назад налегке за Утой.

На другой день киевская дружина покинула Лосяшки. За пояс у воеводы был заткнут навкин платок. Болотную девку он забрал с собой, согласившись засчитать ее за двухлетнюю дань. Но предупредил, чтобы лосяшкинцы не болтали о своей редкостной удаче: этак все примутся ловить навок и выловят с болота всех. Оладью с сыном Короваем он взял как проводников, чтобы отвели дружину сухим путем до верховий Ужа.

Напоследок навка потребовала отдать ей вздевалку. Бабы не хотели расставаться с такой диковиной – потом людям и показать будет нечего, – но воевода велел отдать: все ж хоть какое, а приданое…

* * *

Без Соколины дни на Игровце потянулись еще медленнее. В первые два-три дня Ута надеялась, что золовку поймают и воротят. Ей не стоило никакого труда изображать перед братьями Ходимовичами скорбь из-за якобы гибели Соколины в Навьем Оке: долго копившаяся тоска наконец переполнила сердце, и слезы неудержимо текли по ее обветренным щекам. Но вот миновало уже пять дней, и отсутствие новостей стало угнетать не меньше, чем прежде – боязнь их. Никто не появлялся. Если бы Соколина сумела найти княжью дружину, за ними уже могли бы прийти свои. Если бы она попала в руки местных, ее привели бы обратно. Так добралась ли она вообще до людей? Или сгинула в топи, досталась здешним владыкам, которых так неосторожно подразнила своей беленькой косынкой на краю Навьего Ока?