Через какое-то время крик изменился. Я расслышала слова: «Бегут, бегут!»

Кто бежит? Неужели русы? Неужели наше войско победило?

Но вместо радостных воплей раздавался плач. Припав к оконцу, я расслышала, как раскрываются ворота. Внутрь городца торопливо, по одному, малыми ватажками, бежали остатки разбитого древлянского войска. Я не могла разобрать, есть ли среди них Володислав, спасли ли «боевого чура»… Ворота закрыли, хотя, судя по крикам, часть наших осталась снаружи и была перебита прямо под створками.

Это был конец. Сидеть в осаде есть смысл, только если вскоре ждешь подмоги. А без того нам долго не высидеть: в поставленном на вершине гранитной кручи Коростене не было даже колодца, челядь возила воду снизу, из реки.

Но к родной реке древлян у нас больше доступа не было. Лед позволил русам обложить Коростень со всех сторон.

Не знаю, управлял ли кто оставшимися в городце людьми. При мне было лишь четверо оружников, которых Володислав прислал нас охранять. Но я дико боялась тогда, что на нас кинутся сами беженцы в городе – убьют, растерзают, выбросят со стены меня и моих детей – единственных доступных им родных Эльги киевской, которая разорила уже половину Деревляни и вот наконец пришла сюда.

Лугоша, отрок, сказал мне, что видел с боевого хода саму киевскую княгиню. То есть он видел двух женщин верхом на конях, наблюдавших с пригорка за сражением, но не мог угадать, которая из них княгиня: они обе были в белых убрусах и белых «печальных» срядах. Кто же вторая – неужели кроткая Ута тоже вышла в поход? Или Живляна последовала за княгиней и за мужем-воеводой? Или еще кто-то из отважных киевских боярынь, желающих показать, что они достойны своей бесстрашной госпожи?

– Перейди-ка в погреб, княгиня, – сказал мне Лугоша. – И правда, вспомнят про вас… Одна дура заорет, как тогда… Худо будет – нас тут всего четверо при вас, не отобьем.

Топить было нечем, поэтому мы с детьми сидели в холодной избе одетые. И в погребе едва ли будет хуже. Я спустила верхний платок пониже на лоб, Лугоша и Младота взяли по ребенку, и мы выскользнули из избы.

Уже давно рассвело, однако было пасмурно. Двор был забит людьми, все кричали. Торопливо пробираясь, мы дошли до погреба. Младота загораживая Лугошу, пока тот отпирал. Я успела заметить суету возле нашей избы: кажется, толпа повалила внутрь, увидев открытую дверь.

– А где сами-то? – закричал чей-то голос.

Толпа вздрогнула, зашевелилась, все стали озираться.

Может быть, здесь мы и погибли бы. Но тут, будто с хмурого неба, на городец обрушился десяток дымящих, пылающих стрел. Часть упала наземь, часть – на людей, иные вонзились в крыши.