– Неполную сотню. Ну, пусти, брат, после все расскажу.

Скудота посторонился. Неполная сотня из восьми – не очень большие потери, в пределах неизбежного. Кто именно не вернулся, есть ли среди них те, кого он знал – это все прояснится завтра. Когда большая дружина войдет в Киев, будут жертвоприношения, пиры, дележ добычи и подарки тем, кто хранил стольный город во время похода.

От предложенного факела Улеб отказался: дорогу к Свенельдовой улице, где родился на старом дворе своего деда, он легко находил и в темноте. Все давно спали, только две собаки бегали за тыном да дремали под навесом крыльца двое челядинов-сторожей.

С тяжелым сердцем Улеб постучал в родительскую избу. Челядин сказал, что отец дома, никуда не уехал, и это обещало облегчение: вот-вот эта невыносимая тяжесть с его плеч будет снята и переложена на другие – широкие и выносливые. Сколько Улеб ни вспоминал те злополучные дни, сколько ни прикидывал, мог ли где-то поступить иначе, чтобы избежать несчастья, но нигде не находил вины. И все равно не мог избавиться от чувства стыда, подмешанного к горю.

– Кто там? – окликнул Мистина с лежанки, услышав легкий стук в дверь спального чулана.

И по привычке длиною в жизнь опустил ладонь на рукоять топора, лежащего у постели на полу.

– Отец! – Улеб вошел и остановился у порога. Огня в избе не горело, и после залитого лунным светом двора в жилье было темно, хоть глаз коли. – Это я, Улебка. Проснитесь.

– Что случилось? – подала голос Ута из-за спины мужа. – Сынок? Вы все вернулись?

Радость мешалась в ее голосе с недоумением.

– Беда случилась. – Улеб плотно закрыл за собой дверь, чтобы челядь не слышала. – Вставайте…

* * *

Эльга проснулась и не поняла отчего. Уже потом, приподняв голову, услышала тихий, но настойчивый стук в дверь.

– Кто там? – Бажаня, спавшая у порога, первой поднялась и подошла к двери.

– Скрябка, разбуди княгиню, – раздался голос отрока Вощаги, старшего над дозорными во дворе; через дверь он не разобрал, кто ему отвечает, но было ясно, что снаружи свои.

После недавней смуты Эльга велела увеличить дозор по ночам с пяти до десяти человек. В Киеве все шло обычным порядком, но она понимала: любое неприятное происшествие может вновь взбудоражить умы.

– Я сейчас, – ответила она и отодвинула занавесь – из царских гинекеев, затканную дивными золотисто-желтыми птицами.

Дверь открылась, вошла Ута. Эльга вытаращила глаза. Сестра явилась к ней среди ночи?

– Случилось что? – Эльга спустила ноги с лежанки на медвежину, служившую ковром.

– Оденься, – попросила Ута. – Свенельдич со мной пришел.