Жены русов сгинувших за морем мужей ждут три года… А потом начинают считаться вдовами.

Но Киев не заставишь три года ждать. Уже совсем скоро… завтра… за воротами закипит напуганная толпа, требующая ответа: что делать и… чья вина?

Эльга взглянула на Улеба, понуро сидящего у двери.

Сейчас он уже старше на пару лет, чем тот Ингвар, которого она увидела впервые. Это Ингвар тех времен, когда они заняли киевский стол и их сыну шел второй год… Сын… ему нужна помощь… Если бы отец был жив! Из-за этого сходства мерещилось, будто сам Ингвар где-то здесь. Он поможет… И Эльга не стыдила Улеба за его уныние: уж слишком он привык жить для своего брата-князя. Вырос в уверенности, что рожден служить Святославу, что его обязанность – погибнуть на пару вдохов раньше своего вождя. А сейчас даже не знает, полагается ли ему дышать дальше.

Она не могла сообразить, можно ли Улеба в чем-то винить: это дружине виднее. Уж конечно, воеводы и гриди все эти дни и недели только и делали, что разбирали каждый шаг и спорили, кому как надо было поступить. Асмунд завтра ей расскажет, к чему дружина пришла. Но не это главное. Как успокоить и утешить толпу? Прогнать страх, призвать надежду?

Совсем недавно она слышала что-то полезное… толковое… Ута сказала…

– Надо жертвы, – Эльга подняла глаза на Мистину. – Нужно завтра же послать по улицам объявить: княгини приносят на Святой горе жертвы за благополучное возвращение князя. Рано. Прямо с утра! До возвращения дружины! Пусть это будет первое, что они услышат. А как дружина вернется, сразу позовем Асмунда и старших на гору. Так и Киев, и гриди будут знать: мы верим в добрый исход и делаем для него все, что в наших силах.

– Молоде… Хорошо придумала! – Мистина выдохнул. – Так и сделаем. Жеребца? Ты дашь? А… – Он запнулся, вспомнив, что Эльга больше не принадлежит к тем, кто приносит жертвы богам. – Кто – я и Асмунд?

– И я, – спокойно ответила Эльга. – Мы с Прияной, если она будет в силах.

Улеб поднял голову. Его родители тоже ничего не сказали вслух, но на лицах всех троих отражался один и тот же очевидный вопрос.

Эльга вздохнула. Как будто непонятно!

– Люди должны видеть, что я – с ними, – внятно, как детям, пояснила она. – Что у них есть княгиня… старая княгиня, к которой они привыкли. Что все по-прежнему. И дела наладятся: боги смилостивятся, князь вернется, и все мы будем жить-поживать, добра наживать.

У Мистины прояснилось лицо. На такое средство он даже не рассчитывал, но понимал, что Эльга права: после прошлых сомнений и смуты участие княгини-матери в жертвоприношении порадует народ вдвое сильнее, чем могло бы раньше. Люди увидят: если возникнет угроза настоящей беды, княгиня будет с ними, как была всегда. И никакой «идол белокаменный», «навьи бабы на досках» не помешают.