Если бы не необходимость поспать перед дорогой через Босфор – по проливу до Греческого моря предстояло идти целый день, – они гудели бы всю ночь. Но вот настало утро. Дружина выступила из палатиона Маманта и по мощеной дороге двинулась к гавани на Суде. Опять махали им смуглые земледельцы и жители предградья, а позади и впереди шествовали вестиариты в золоченых шлемах. В толпе служанок прибавилось пять младенцев и восемь греческих жен, приобретенных отроками за этот год.

Когда лодья уже ждала и женщины толпились у сходней, Савва Торгер подошел к Эльге и снял шлем.

– Позволь мне проститься с тобой, как другу, – сказал он, почтительно кланяясь. – Этот год я запомню наравне с теми, когда Бог посылал мне наилучшие наши победы. Я живу на свете шестой десяток, едва ли мне осталось очень долго, и поэтому смело могу обещать, что запомню тебя до конца моих дней! – Он улыбнулся, и, как всегда, Эльга не поняла, шутит он или нет. – Ум твой по силе и ясности подобен уму мудрейших мужчин, но заключен в тело прекрасной женщины и одарен добрым сердцем. Беседы с тобой доставляли мне величайшую отраду, как в иной раз минуты молитвы. Я даже думаю: уж не знак ли это? Может быть, ты окажешься прославлена Господом так, как мы сейчас и предвидеть не можем? Но как бы то ни было, я счастлив знать, что ты на пути к спасению. Едва ли нам с тобой приведется увидеться вновь в земной жизни. Но разве это важно? Может, мы не увидимся и в жизни будущей, но я буду знать: исполняя заповеди, мы оба войдем в Царствие Небесное. Ты будешь спасена Господом, и это радует меня не менее, чем если бы…

Мистина стоял у него за спиной, и Савва его не видел. Но, вероятно, чувствовал тяжелый взгляд старшего посла.

Эльга тогда подала ему руку, и он сжал ее обеими руками, а его светлые глаза на загорелом морщинистом лице сияли, как диаманты.

Нет. Никакому мужчине не суждено больше разделить ее судьбу. Но мысль, что этот человек где-то там за Греческим морем молится о ней, приносила Эльге облегчение. На молитвы Саввы она полагалась куда больше, чем на собственные.

* * *

Во время жертвенного пира Эльга сидела на своем беломраморном престоле, по бокам ее разместились Асмунд, Мистина, Улеб, Прияна с княжичем на руках. Горяна, Предслава, Ута, ее дочь и другие крестившиеся не пришли: Эльга велела им оставаться дома. Уж если ей приходится брать на себя вину перед Христом, то иных она за собой тащить не желала, хотя Ута и порывалась прийти помочь. Как и двадцать лет назад, у нее не было иной госпожи, кроме сестры-княгини, и иной заповеди, кроме служения ей. А Эльгу мучила совесть – она изменила Богу и не знала, примет ли Он ее оправдания.