– Ты меня считаешь предателем? – крикнул Спартак, задыхаясь от гнева.

– Не только считаю, но совершенно уверен в этом и объявляю это во всеуслышанье.

– Ты лжешь, пьяный дикарь! – закричал Спартак громоподобным голосом и, вытащив из ножен огромный меч, бросился на Эномая.

Тот тоже выхватил меч и погнал лошадь на Спартака.

Но тотчас контуберналы Эномая уцепились за него, а Крикс, стоявший рядом с ним, схватил его лошадь под уздцы и, осадив назад, закричал:

– Эномай, если ты не сошел с ума, то я утверждаю, что предатель не он, а ты! Ты подкуплен римским золотом и действуешь по подсказке Рима…

– Что ты говоришь, Крикс?.. – воскликнул, весь дрожа, германец.

– Ах, клянусь всемогущими лучами Белена, – произнес галл, кипя возмущением, – только какой-нибудь римский консул, если бы он был на твоем месте, мог действовать так, как действуешь ты!

Между тем Спартака окружили Граник, Арторикс, Борторикс, Фессалоний и двадцать других военачальников, но в порыве гнева, увеличившем силу и мощь его мускулов, он оттолкнул всех окружающих и добрался до Эномая.

Подойдя к нему, он спокойно вложил меч в ножны и устремил на германца глаза, за минуту перед тем горевшие возмущением и гневом, а теперь влажные от слез. Пристально глядя на Эномая, он произнес дрожащим голосом:

– Не иначе как одна из эриний говорит твоими устами. Да, да, не сомневаюсь… Эномай, товарищ мой, вместе со мною прошедший опасный путь от Рима до Капуи, товарищ всех пережитых тревог и радостей с самого начала восстания, не мог так говорить, как ты говорил сегодня. Я не знаю… не понимаю… Или, может быть, и ты и я – жертвы какого-то страшного заговора, нити которого тянутся из Рима, только не могу понять, каким образом он проник в наш лагерь… Но это неважно. Если бы кто-нибудь другой, а не ты, которого я всегда любил как брата, осмелился сказать то, что ты сказал сейчас, его уже не было бы в живых… А теперь уходи… покинь дело твоих братьев и твои знамена… здесь, перед лицом наших товарищей, я клянусь прахом моего отца, памятью матери, жизнью сестры, всеми богами небес и ада, что я не запятнал себя подлостями, которые ты мне приписывал, многого я даже уразуметь не могу. И если я хотя бы на мгновение, хотя бы малейшим образом нарушил какое-либо из своих обязательств как брата и вождя, пусть испепелят меня молнии Юпитера, пусть имя мое будет проклято из поколения в поколение и перейдет к самым отдаленным потомкам с неизгладимым позорным клеймом предательства и пусть тяготеет на нем во веки веков проклятие, еще страшнее, чем на именах братоубийцы Тиеста, детоубийцы Медеи и гнусного Долона!