– Мы так и сделаем, Аскубар, – ответил Эрцидан, – ежели удастся.

– Я и говорю… если сможем.

– Потому что, сказать по правде, если она окажет сопротивление мечом или кинжалом, я справлюсь с ней двумя ударами; тем более что если мы отсюда слышим разговор гладиаторов, то они, конечно, сразу услышат крик, который подымет эта плакса.

– Конечно, услышат и явятся сюда в одну секунду. Тогда мы погибли, до аванпоста гладиаторов расстояние всего лишь два выстрела из лука, а до нашего лагеря в тысячу раз дальше.

– Клянусь Юпитером, ты прав! Это дело начинает меня тревожить.

– А я об этом думаю уже больше часа.

Оба каппадокийца умолкли, погрузившись в раздумье.

Вдруг среди шелеста листьев, вызванного ветром, ясно послышался шум шагов; неподалеку от рабов кто-то шел среди кустарника по роще, в которой они спрятались.

– Кто идет? – приглушенным голосом спросил Аскубар, обнажая меч.

– Молчите, – произнес женский голос, – это я, Эвтибида… Не обращайте внимания на то, что делается за вашей спиной, наблюдайте за дорогой.

Все это она произнесла вполголоса, приблизившись к каппадокийцам. Затем гречанка углубилась в заросли кустарника, вошла в рощу падубов, и вскоре оба раба уже не слышали ничего, кроме шума ветра.

Аскубар и Эрцидан молчали долгое время, наконец первый сказал очень тихо второму:

– Эрцидан!

– Что?

– Знаешь, о чем я думаю?

– Что дело это труднее, чем оно сразу показалось?

– Я тоже так считаю, но в эту минуту я думал, каким бы способом нам выбраться с честью из беды.

– Ты правильно рассудил! Ты уже придумал, как это сделать?

– Как будто придумал…

– Ну, говори.