Подстёгиваемые необходимостью поиска средств для выкупа Соммы, мысли короля перескочили с производства шёлка на его использование, и он, неизменно столь равнодушный к одежде, с удивлением обнаружил, что размышляет о мельчайших тонкостях дамских нарядов. Почему, к примеру, одни дамы носят хеннин в целый ярд высотой, а другие — лишь в пол-ярда? Почему бы им всем не надевать одинаковые? Ведь тогда хеннины можно будет изготовлять в неограниченных количествах, на больших центральных мануфактурах — с такой работой справится кто угодно. По единому образцу. То же и с перчатками. Они не только подешевели бы настолько, что каждый смог бы их себе позволить, но можно было бы взимать налог с их производства. Это, вероятно, принесло бы казне миллионы. На тот момент изготовление любой одежды во Франции было настолько хаотично и рассредоточено, что никакого налога вообще нельзя было собрать — не пошлёшь же сборщика податей к каждой швее в королевстве.

— Не думаю, что это начинание увенчается успехом, — улыбалась Шарлотта.

— Это явится благом для бедноты.

— Дорогой Людовик, как мало вы знаете женщин. Если любая жёнушка самого ничтожного буржуа сможет купить себе хеннин, ни одна дама больше не пожелает его носить.

— Это очень немилосердно в вас, женщинах, Шарлотта.

— Мне неприятно даже, когда у кого-нибудь из моих фрейлин оказывается платье, похожее на моё, а вы ведь знаете, как они всегда стараются подражать мне.

— Вот-вот, это я и имею в виду! Ты могла бы основать новый стиль, все женщины станут строго следовать ему, казна приобретёт новый и мощный источник дохода, все будут счастливы и довольны.

Шарлотта рассмеялась:

— Ах, мой деловой, деловой король! Ни одна женщина во Франции не будет счастлива, и я — в первую очередь.

— Что ж, в таком случае забудем об этом.

И всё же он попробовал однажды втайне, в одном из гасконских городов, конфискованных у графа Жана д’Арманьяка. То было одно из самых странных мест на земле, уникальное даже во владениях д’Арманьяка — здесь могло произойти всё что угодно.

В этом городе имелась значительная колония людей, от рождения умственно отсталых. Они жили отдельно от нормальных горожан, и те страшились и избегали даже прикосновения к ним. Хотя ни у одного из сих страшно обиженных Господом существ не было обуви, закон запрещал им ходить босиком, поэтому они либо держались тёмных и отдалённых закоулков, либо обматывали ноги тряпьём. Они были лишены всех общественных и гражданских прав. Учиться ремеслу им тоже не дозволялось, и большинство из них нанимались дровосеками в окрестные леса. Условия, в которых они жили, напоминали условия прокажённых, а они прокажёнными не были, так как у прокажённых головы бывают нормального размера, у этих же головки были маленькие, заметно деформированные. Никто не ведал, откуда они пришли и к какому народу принадлежат. Светловолосые, голубоглазые, они официально именовались каготами. Здесь, конечно же, рассудил Людовик, его идея одинакового платья для всех привьётся, к тому же опыт можно поставить без лишней огласки.