Спустя недолгое время король тоже покинул Реймс и обосновался в Париже. Приятно было ощущать себя под защитой древних надёжных стен столицы. Он созвал парламент и с той же стремительностью, с какой прежде пускался в военные предприятия, теперь окунулся в дела управления.

На первых порах прилив верноподданнических чувств был столь велик в депутатах, что стоило ему лишь намекнуть на что бы то ни было — и парламент уже готов был действовать. Граф Жан д’Арманьяк во второй раз в жизни оказался приговорённым к смертной казни; но он успел укрыться в Лектуре, игнорируя и короля, и парламент. Людовик не спешил брать город приступом, у него было много более неотложных дел, однако занял весь Верхний Арманьяк, каждую пядь земли за воротами столицы этого графства, предоставив самому графу довольствоваться положением узника, запертого на оставшемся островке своих прежде обширных владений, и стал ждать, пока время и постоянное истощение запасов окончательно подорвут силы мятежника.

Пьера де Брезе и Антуана де Шабанна он заключил в тюрьму, несмотря на все их протесты и уверения, что они никогда не проявляли нелояльности по отношению к нему, а скорее сохраняли верность покойному королю и теперь готовы с той же преданностью служить королю новому. Парламент, однако, послушно одобрил указ о заточении.

Реймским купцам, разорённым бургундцами, все потери были возмещены из казны. Соляной же налог оказался столь эффективным и мог бы так помочь в выкупе Соммы, что Людовик решил не отменять его.

Налог на соль, так же как налоги на уголь и вино, был крайне непопулярен. Все три проистекали из самых основ экономики: никто не может обойтись без соли, домашнего очага и вина. Однажды утром Людовик был разбужен запыхавшимся гонцом, примчавшимся от реймского прево с тревожным сообщением: на улицах города начались народные волнения, и одного из королевских сборщиков налогов побили камнями.

— Народные волнения? — изумился Людовик. — Но ведь простые люди — мои друзья! По крайней мере, я так считал.

Он избавил их от бургундского кровососа, который мог до бесконечности пить их кровь, и вот теперь они подняли против него бунт?! «Неужели они думают, что я могу оплачивать ежедневно сто тысяч ужинов, из десятка блюд каждый?»

Людовик решил подавить беспорядки до того, как примеру реймсцев последуют в других местах.

Он отправил гонца обратно к прево со строгим предписанием: «Мой добрый народ — это неразумные дети. Не следует жалеть кнута сейчас, чтобы в будущем не случилось нечто худшее. Зачинщиков должно считать изменниками, тех, кто им способствовал, — злоумышленниками. Поступите с ними сурово, как того требует закон. Но не трогайте тех, кто лишь слепо последовал за ними».