– А мне, знаешь, какой понравился, – раздался визгливый деревенский голос – точно мужской, – тот, у которого фамилия испанская, вот у него проповедь отменная была.

– Доктор Марди? Марди ж не испанская фамилия.

– Ну или кто он там. Вот он, доложу тебе, лучше всех был.

Воздух был свежий, пахло илом. Гарриет дрожала, голова у нее кружилась, она засунула блокнот в рюкзак и спустилась с насыпи к четверке рыбаков, которые сидели прямо под ней (и теперь обсуждали Марди Гра – мол, французский ли это праздник или испанский), на трясущихся ногах добрела до берега, миновав парочку бородавчатых стариканов (по виду – братья, у обоих шорты натянуты на круглые, как у Шалтая-Болтая, брюшки), миновав дамочку с кричаще-розовой помадой на губах и таким же платком на голове, которая загорала, развалившись черепахой на раскладном стуле, миновав семейство с транзистором и сумкой-холодильником, набитой рыбой, и еще толпы грязных детей с разбитыми коленками, которые возились в песке, дрались, носились туда-сюда, подзадоривали друг друга – слабо сунуть руку в ведро с наживкой? – визжали и снова убегали.

Она шла дальше. Она заметила, что, стоит ей приблизиться, и все умолкают, хотя, может, у нее просто воображение разыгралось. Здесь-то он точно ей ничего не сделает, слишком много народу, но тут у нее закололо шею, как будто кто-то смотрит ей вслед. Она нервно обернулась и так и застыла, увидев совсем рядом тощего паренька в джинсах и с длинными темными волосами. Но это был не Дэнни Рэтлифф, просто похожий на него мальчишка.

И все вокруг – все эти люди, сумки-холодильники, вопли детей – вдруг показалось ей угрожающим. Гарриет ускорила шаг. На другом берегу сидел упитанный дядька (за омерзительно оттопыренную губу заложен жевательный табак), в зеркальных стеклах его темных очков сверкало солнце. Лицо у него абсолютно ничего не выражало, но Гарриет все равно быстро отвела взгляд, как будто он скорчил ей рожу.

Опасность теперь везде. Что, если он подкараулит ее где-нибудь в городе? А ведь он так и поступит, если голова на плечах есть: вернется обратно, покружит по окрестностям да и выпрыгнет на нее откуда-нибудь из-за дерева или машины. Домой-то ей идти надо, так? Придется быть настороже, возвращаться людными улицами, не сворачивать в пустынные закоулки, чтобы срезать путь. Плохо, очень плохо – в старой части города много таких пустынных закоулков. А возле баптистской церкви так грохочут бульдозеры, что закричи она на Натчез-стрит, кто ее услышит? В таком шуме – да никто. Кто слышал Робина? А ведь он был у себя во дворе, и не один, а с сестрами.