* * *
Людвик ликовал. Успех был скромным, но он был. Сторонники нового секретаря Коммунистической партии Чехословакии Александра Дубчека и президента Свóбоды были близки к успеху. Они выдвинули программу глубинного реформирования политической жизни страны: отмена цензуры, свобода прессы и передвижений, ограничение полномочий полиции, отказ от государственного регулирования экономики и жесткого административного централизма, участие рабочих в управлении предприятиями, введение федерализма.
Когда Дубчек осмелился реабилитировать Сланского, Клементиса и остальных жертв процесса 1952 года, потрясенные граждане восприняли это как вызов русским, но те не отреагировали. В воздухе сладко пахло весной. В сердцах Терезы и Людвика проснулась надежда: возможно, они наконец получат новости о Павле и узнают, что же произошло на самом деле.
Страх исчез.
В июле 1968-го открылись границы. Поколение, не знавшее иного режима, кроме коммунистической диктатуры, восприняло это как гигантский прорыв. Люди из окружения Хелены, ее друзья и знакомые, преподаватели, режиссеры, журналисты вдохнули воздух свободы, и начался массовый исход. Все разговоры касались только отъезда. Впору было задуматься, останется ли хоть один чех на родине, или Чехословакия окончательно обезлюдеет. Перейти на Запад не составляло труда: достаточно было добраться до немецкой или австрийской границы, шагнуть за шлагбаум и – вуаля, вот она, свобода!
Хелена решила обсудить эту тему с Йозефом: они могут уехать в Париж (все, кроме Людвика, который и слышать не желал об эмиграции), его наверняка возьмут на работу в Институт Пастера или в какую-нибудь больницу. Йозеф не согласился: он слишком стар, чтобы начинать с нуля. Хелена продолжала настаивать, и тогда он объяснил, что возраст – не главная причина, он хочет остаться, потому что не чувствует себя таким уж несчастным.
В конце концов Людвику удалось убедить Хелену, что в отъезде нет никакого смысла.
– Мы побеждаем и будем свободны у себя на родине, так зачем бежать? Люди смогут уезжать и возвращаться, когда захотят, мы не преступники, а патриоты. Пусть драпают сталинисты.
Страна менялась. Это чувствовалось по содержанию статей в «Руде право» и других газетах и по тону телевизионных комментариев. Никогда прежде ни один гражданин не смел прилюдно усомниться в словах министра правительства или в генеральной линии партии, потребовать введения многопартийной системы или справедливой оплаты труда. Над Богемией дули ветры свободы. Конечно, получалось не все, но революция будет мирной и бескровной, новую диктатуру никто устанавливать не хочет.