— Наверняка твой отец. Кому еще придет в голову звонить в три часа ночи! Как мне теперь уснуть? Не клади трубку на рычаг, не хочу, чтобы нас снова разбудили.

* * *

Следующим вечером я испытал самое сильное потрясение в жизни. Выйдя после занятий из лицея, я увидел на другой стороне улицы Сесиль и не поверил своим глазам. Она должна была уехать в Роттердам вместе с Франком и нашим отцом — в Роттердам или в другое место, — но в Париже ее быть не могло! Наступил апрель, но на улице было холодно, как зимой, а Сесиль, стоявшая на углу улицы Кловис, была в одном свитере. Я заметил ее первым, помахал рукой и сразу понял: ничего не получилось, что-то пошло не так. Меня охватил ужас. Движение было такое плотное, что я никак не мог перейти на другую сторону. Сесиль что-то кричала. Я побежал и едва не попал под машину.

— Где Франк? Его нет в Кашане!

Папа повязал меня «обетом молчания», и я сказал:

— Не знаю…

— Не ври, Мишель! Где он?

Вокруг начали собираться мои соученики. Я снял бушлат и накинул Сесиль на плечи:

— Пошли.

Провожаемые взглядами прохожих, мы направились к площади Контрэскарп и сели на террасе «Ла Шоп». Я заказал два больших кофе со сливками. Сесиль била дрожь, она никак не могла согреться.

— Франк исчез. Твой отец должен знать, где он.

— Папа ничего мне не говорит. Ни единого слова.

— Он дома?

Официант принес наш заказ, и Сесиль обняла ладонями чашку. Я спрашивал себя, должен ли сказать правду, и если да, то какую именно? Что лучше — нарушить слово и выдать папу и Франка или солгать Сесиль и лишиться ее доверия?

— Он должен быть в магазине.

— Ты уверен?

— Конечно, если не поехал к клиенту.

— Вы виделись утром?

— Он уходит рано, когда мы еще спим. У него сейчас очень много работы. А к чему все эти вопросы?

— Вчера у нас была назначена встреча. В полдень. В бистро у ворот Пантен. Я ждала. Они не пришли.