Павел рухнул на колени. Он плакал от смеха, рычал и никак не мог остановиться.

— Прекрати, Леонид, ты его уморишь. — Вернер выплеснул в лицо Павлу графин воды.

Жаки принес счет. Широкий жест обошелся мне в двадцать два франка. Потом я не раз ставил друзьям выпивку, но этот первый раз остался самым веселым. Игорь обошел со шляпой присутствующих, собирая пожертвования на академическую шпагу.[164] Каждый старался опускать руку поглубже, так что никто не знал, кто сколько положил. Я на мгновение задумался и решил поделиться с Кесселем по-братски.

* * *

Я был уверен, что потерял отца, что он навечно удалился на недосягаемую для меня территорию. Мы теперь разговаривали только по телефону. Он не увидел фотографий, выставленных в витрине «Фоторамы», и даже не узнал о моих успехах. Как и мама. У нее не было времени. Однажды вечером я развесил фотографии на стенах своей комнаты — хорошие, неудачные, никакие. Я их не пересчитывал, но у меня ушло две коробки кнопок — четыреста штук изящных золотых кнопок. Получилась экспозиция на тему «Фонтан Медичи». Я снял фонтан со всех сторон, под всеми углами, с разных точек. Вышла несовершенная и приблизительная мозаика. А еще я прикнопил к стене сорок две фотографии Сесиль. Сесиль у себя дома, в кухне, на балконе. Сесиль с пылесосом. Сесиль бежит. Сесиль читает, сидя у фонтана. лучше всего она получилась именно на этих, сделанных исподтишка, портретах. Особенно мне нравилась фотография, на которой Сесиль сидит, обняв колени руками, ее волосы взъерошены, она смотрит куда-то вдаль, исподлобья. Совсем как кинозвезда. Кажется, будто она не хочет, чтобы ее видели. Я не отдал Саше ни одной фотографии Сесиль, хотя эта ему бы точно понравилась. Я не испытывал ни малейшего желания показывать ее, выставлять и уж тем более продавать. Никто никогда ее не увидит. Я был счастлив, что нашел этот снимок. Теперь мы можем снова часами быть вместе. Буду читать рядом с ней.

В субботу в полдень я сказал маме, что хочу ей кое-что показать. Она вошла, на мгновение застыла, онемев от возмущения, а потом взорвалась. заявила, что я изуродовал комнату, и приказала немедленно все снять. Я отказался. Мы сами не заметили, как разговор перешел на повышенные тона. Я заорал, что не желаю оставаться в этом доме, что она меня угнетает и я буду жить с отцом. Мама расхохоталась мне в лицо:

— Хотеть-то ты можешь, но вот в чем загвоздка: у твоего отца нет денег даже на билет до Парижа. Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что он сможет тебя содержать. Пока живешь в этом доме, будешь делать то, что я говорю. Ты научишься подчиняться! Здесь командую я — нравится тебе это или нет. Немедленно сними эту гадость!