— А выбирать, значит, вы будете? — спросили из задних рядов.

— Пусть бумагу покажут сначала! — снова крикнул кто-то, хотя и без прежнего запала, а скорее жалобно, как кричат вслед уехавшему трамваю.

— Да, — сказала женщина из Майбаха. Лица расплывались у нее перед глазами — одинаковые, нечеткие; ступни жгло, как будто она стояла в кипятке. Ей нужно было съесть таблетку суматриптана, лечь и снять обувь. — Да, выбирать буду я. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:58

Когда все начали толкаться и вопить, водитель пассажирского автобуса № 867 Руза — Кунцево выпрямил спину и снова незаметно переступил с ноги на ногу. Ему надо было отлить — давно, еще с момента, когда адская баба толкала в космическом предбаннике свою речь про будущее и жертвы, и попроситься в туалет ни во время этой речи, ни после было как-то уже не с руки. Не пришлось к слову, тем более что больше никто не просился. Вообще-то терпеть он мог долго, хватало на целый рейс, и знать бы заранее, не пил бы столько воды. Да что там, не пил бы совсем. Но он-то не знал и наградную свою пятилитровку по дороге ополовинил, и вот теперь эти два с половиной литра рвались наружу, а момент стал и вовсе неподходящий. Причем баба в костюме как будто портила все еще больше и народ за дверью не успокаивала никак.

Поначалу, когда хотелось не так сильно, его одолевали еще всякие трудные мысли. Он думал, к примеру, про маму и что месяца два ей уже не звонил, про одну там девушку из Конькова и даже немного про ядерный гриб. Про воняющий маслом помповый дробовик и как спросить, где у него предохранитель. И еще про своих пассажиров — сорок шесть человек, из которых, наверно, возьмут не всех или даже никого, и тогда придется их не пускать, и как именно это придется делать. Обычно их, конечно, не помнишь, а вот с этими он ел яблоки, ночевал на полу автобуса и запомнил хорошо — особенно как они его провожали потом ломать стену, хотя и яблоки тоже. Но теперь его так мучила резь в паху, так у него там дергало сейчас и жгло, что он забыл и про пассажиров, а думал только о том, чтоб не обмочиться на глазах у всех себе на ноги. Он и так-то по эту сторону двери оказался случайно: в армии не служил, дробовика своего боялся, даже правильно взять не умел и уверен был, что такой очевидный позор уже точно ему не простится.

А бодяга у входа как нарочно затягивалась. Кто-то предложил голосовать, а потом еще кто-то — жеребьевку, и одни заорали: да, именно, голосование, а другие: жребий, жре-бий! И он подумал было, что можно будет успеть — в суматохе, пока станут писать бумажки, как-нибудь тихонько отлучиться на минутку, спрятаться и отлить — у стеночки, за машинами. А вонючий дробовик отставить в сторонку или прямо так, с дробовиком. Но мордатая баба в костюме сказала «нет», безо всяких уже речей — просто подняла руку и сказала «нет», и никакой жеребьевки не получилось. Все даже орать перестали, как если бы сразу поняли, что спорить тут без толку и что бабу лучше не злить. К тому же вид у нее стал такой, словно она уже разозлилась до крайности, и ровно по этой причине проситься сейчас отойти по нужде тем более было нельзя. Водитель автобуса Руза — Кунцево скрестил ноги потуже и попробовал думать про свой маршрут: бетонка, Ильинское шоссе, Николина Гора, МКАД. Николина, Ильинское, бетонка.