Черно-белый папа девочки из Тойоты все еще ждал под камерой, задрав голову; ей оставалось каких-нибудь десять шагов и еще одна, последняя кнопка. Потные дядьки с ружьями девочку не только ловить не стали, а словно наоборот, сами ее испугались, но потом из угла ей навстречу поднялась большая женщина из Майбаха. Целиком, абсолютно черная, как вымазанная углем, — или нет. Красная. Темно-, темно-красная, и тот гадкий неназванный запах шел именно от нее. И никакой он, конечно, не был неназванный. От большой женщины пахло кровью, и вся она была в крови — и костюм, и лицо, и волосы, и упавших людей за дверью, конечно, не сдуло никаким ветром. Даже тупая уродская дура все это знала уже давно, и потому ей как раз очень нужно было к папе. Откройте мне на секундочку, сказала тупая дура тупым детсадовским голосом, на секундочку, ладно, там папа за мной пришел, пожалуйста. А красная женщина стояла у нее на пути, как и час назад, только в этот раз ничего уже не обещала, и брюки у женщины разъехались сбоку по шву до самого низа, а ступни были босые и синие, с вареными склеенными пальцами, как если б с них только сняли гипс. Или переехали колесом. И столкнуть женщину с места не получалось и нельзя стало толкать, особенно из-за этих ног, на которых больно, наверно, было даже стоять, а тогда и про кровь уродская дура могла тоже понять неправильно, она столько всего уже неправильно поняла. Вдруг большой женщине надо было помочь, увести отсюда, она просто не может идти сама.

В этот самый момент из комнаты с мониторами раздался новый, полный ярости вопль, и все в тамбуре вздрогнули. Девочка из Тойоты обняла босую женщину как могла крепко и почти понесла к выходу; следом резво припустил владелец кабриолета. Подводник так же резво отступил к своему безопасному шкафу, четыре проходчика оглянулись на своего бригадира. А вот сам бригадир неожиданно набрался смелости, сунул голову в яркий проем и, щурясь от света, увидал там знакомого толстяка в плаще, а рядом с ним в кресле — куклу, так ему показалось — страшную желтую куклу в костюме или даже во фраке, которая дрыгалась и вопила, как если бы толстый мужик дергал ее где-то сзади за веревки. И вопил за нее, по ходу, наверное, тоже сам толстый мужик, хотя непонятно было, зачем ему это надо и что это все вообще за херня.

Бригадиру проходчиков, как и его товарищам, довелось в жизни повидать разное, однако прошедшие сутки изрядно его подкосили, а последние часы и вовсе были одна непрерывная дичь. Но кукла во фраке из советского телеспектакля, которая шестилетнему бригадиру долго снилась потом в кошмарах, не вписывалась совсем уже никуда. Он закричал бы, но горло сдавило и звука не получилось.