Человек с оторванной кистью, например, возле двери был жив. Сидел, разговаривал и даже шутил про гитару, которая вечно бесила его жену. Жгут ему наложили плохо и, скорей всего, поздно, но умер он как раз по пути, пока его несли на растянутом одеяле, и теперь жена его выла над ним, а с ней вместе завыли еще женщины, пугая друг друга. И наверное, должен был вот-вот умереть второй человек, у которого из левого бока нечем было вытащить десяток глубоко засевших дробин и тоже была жена — заплаканная и сердитая, в майке с Гомером Симпсоном, — она до сих пор верила, что дробь вытащить можно, и откуда-то прямо вот-вот возьмутся наркоз, и стерильный скальпель, и умелый хирург, и что в этом есть смысл. Молодая беременная с сережкой в носу и разодранными коленями держалась за свой живот и кричала, что рожать она здесь не будет, что здесь нельзя. Рядом с ней положили убитую девушку в черном, мать которой сидела над телом и била всех по рукам. Ее тоже задело, кровь стекала у нее со лба по лицу, хотя, может, и нет, потому что в крови были все. И задетые дробью, и те, кого поломали в давке, и другие, кто нес их сюда на руках и растянутых одеялах, и сам маленький стоматолог, который накладывал правильный жгут человеку с оторванной кистью (напрасно), а теперь точно так же напрасно пытался не дать истечь кровью человеку с десятью кусками свинца в боку. Стоял возле него на коленях, прижимал и менял разбухающие салфетки, потому что никак иначе помочь не умел. Как не умел отличить раненых от невредимых, тяжелых от легких, и вообще не знал, что ему делать со всей этой болью и криками, которые сам зачем-то собрал в одном месте; а точнее — знал, что не знает. Общий курс медицины он забыл с облегчением сразу после диплома, потому что тогда еще понял, что для этого не годится. Потому что он обманул их, ведь он был не врач. Ненастоящий врач, никогда о себе так не думал, а теперь опять зачем-то вмешался и, неизбежно — он ясно увидел, что так и будет, — просто продлит их страдания.

— Делать вы будете что-нибудь или нет?! — повторяла жена человека с дробью в боку. — Ну течет же, вы делать что-нибудь будете, говорю, ну чего вы сидите-то... просто!.. так! — и на слове «так» замахнулась вдруг и ударила маленького стоматолога в плечо кулаком.

Плечи у него затекли, пальцы ломило, салфетки снова промокли. И еще у него опять страшно ныла спина, сильнее даже, чем раньше. Сделать ему надо было сейчас только одно — убрать руки, но даже этого он почему-то не мог.

Человек, из которого вытекала кровь на банное полотенце в полоску, шевельнулся и заморгал.