Вот теперь уже точно смотреть было не на что, можно было не делать совсем ничего. Ни-че-го, повторила она про себя и хотела лечь поудобнее, потому что очень устала, как ни разу еще в жизни. Очень, очень устала. Пол немного раскачивался под ней, словно полка в спальном вагоне, да, в вагоне, в ночном питерском поезде, где стучат колесные пары, подушки хрустят от крахмала, а снаружи прохлада и свежесть, мокрый лес и луна.

Но и тут ей не дали покоя. Кто-то тряс ее за плечо, дергал за руку, кто-то даже поднял ей голову и брызгал в лицо водой, и прохладный поезд исчез, а луна оказалась голубым фонарем. Ее собственным, который она же и уронила. Даже слух к ней опять возвращался, так не вовремя.

— Что с ней, в обморок, что ли, упала?

— Отойдите!.. Воды еще принесите кто-нибудь!

— Да какой обморок, посмотрите на нее, господи...

— Дорогая, вы ранены? Можете сесть?

И она послушалась вдруг и села — против воли, потому что была так приучена, и кожа опять у нее горела, а в теле болела каждая мышца.

— Я... в порядке, спасибо, — сказала она неправду и взглянула в лицо седому профессору, который глядел на нее с ласковым беспокойством и с которым она продолжала почему-то встречаться в самых разных местах.

— Не волнуйтесь, моя дорогая, всё, всё. Ничего он вам больше не сделает, — сказал профессор и протянул ей жестянку из-под горошка, куда кто-то налил воды. — Вот, возьмите, умойтесь, и давайте попробуем встать.

В этой страшно истерзанной и босой окровавленной женщине он чиновницу не узнал. И никто не узнал поначалу, так она была не похожа на холеную акулу с блокнотом, в дорогущем костюме. От костюма и от самой акулы почти ничего не осталось, даже когда она худо-бедно умылась, а скорее, размазала кровь по щекам. Видно было, что сама она не поднимется, и профессор подал ей руку, поскольку был тоже приучен.

А людей вокруг тем временем прибывало. Всем хотелось взглянуть на спасенную чудом заложницу и спросить у нее заодно, что такое кричал этот сумасшедший с дробовиком перед тем, как начал крушить злополучный Ситроен. Неужели правда пускают? Бросьте, пустят они, как же. Нет, ну, может, открыли, я слышала — есть места, он говорил, что есть, я своими ушами слышала. Да ну мало ли, что он там говорил, вот зачем вы опять начинаете... Это вы начинаете, а я слышала, можно с семьями.

И босая женщина с плохо отмытым лицом посмотрела вдруг на профессора и сказала, что все правда и места действительно есть. И что с семьями — можно, сказала она, и пускай профессор сходит за дочками, потому что ей тоже надо найти одного человека.