– Думать, будто бы Бог не властен сотворить благо в Своем собственном мире – тяжкий грех, – поучал священник. – Для Господа нет ничего невозможного. Нам только кажется, что это сложно. К Нему обращались грешники и более закоренелые, чем твой муж. Вспомни апостола Павла, как он, пораженный светом Господним, рухнул по пути в Дамаск[47], по пути к вере.

– Я об этом и молюсь, – с плачем ответила мать, один глаз у нее заплыл и не открывался, священник ласково улыбнулся ей. – Я молюсь, чтобы Господь поразил его, да так поразил, чтобы Джим уже не поднялся.

– Тише, Изабел, тише. Когда такие ужасные слова срываются с твоих губ, они летят прямиком Богу в уши.

Мать поискала взглядом Салли, в полумраке вжавшегося в скамью.

– Какая разница? – спросила она. – Бог меня все равно не слышит.

Больше мать никогда не разговаривала со священником. И на похороны его – в том же году – не пошла. Впрочем, ее отсутствия никто не заметил. На прощание и заупокойную мессу съехались люди со всего штата. Отец Салли тоже пошел и взял с собой сыновей. Салли до сих пор помнил, как они приоделись по такому случаю: отец и брат в темных, дурно сидящих костюмах, он сам в белой рубашке, которая была ему настолько мала и воротник ее настолько давил шею, что во лбу и висках стучала кровь. Прощание проходило не в похоронном бюро, а в доме священника, и вереница верующих, явившихся отдать последний долг пастырю, растянулась на всю лестницу, за угол дома и до самой церкви.

Священник подавился костью. Если бы рядом с ним кто-то оказался, его можно было бы спасти, но он ужинал один в своей просторной столовой, где тремя днями позже выставили его гроб. К тому времени, когда домработница услышала из соседней комнаты, как он бьется в конвульсиях, было уже поздно. Когда она подоспела, глаза его, вылезшие из орбит, смотрели с таким ужасом, точно священник невольно узрел нечто настолько ужасное, что лишился рассудка и задохнулся. По крайней мере, так утверждала домработница, до того жуткое зрелище предстало перед ней.

Само собой разумеется, бальзамировщик, один из прихожан, расстарался как мог, но результаты оказались на удивление плачевны: невзирая на все его усилия, на лице покойного застыла та же гримаса ужаса, с какой его обнаружила домработница. И многие прихожане пугались, в последний раз взглянув на своего пастыря в роскошном гробу. Бальзамировщик изо всех сил пытался замаскировать выпученные глаза и искаженные черты лица, ему даже удалось смягчить выражение отчаянного смятения, однако по-прежнему казалось, будто священник трепещет перед встречей с Создателем, и те, кого он долгие годы окормлял, спешили его покинуть. Прихожане не задерживались у гроба, и затор возник только раз, когда отец Салли решил преклонить колена и вознести молитву, хотя, судя по его позе, с тем же успехом он мог шептать советы старому другу. Прочие же скорбящие ограничивались ошеломленным взглядом на усопшего и выходили в соседнюю комнату.