Салли сжевал яйцо и запил его последним глотком пива.

– Вали в тюрьму, Салли, – сказал Малыш. – Там тебе самое место.

Ветер улегся, оставив ночное небо в россыпи звезд. На трех центральных перекрестках Бата светились праздничные гирлянды.

– Почему-то совсем не чувствуется Рождество, – пожаловался Салли.

Уэрф, изрядно окосевший, посмотрел на него, увидел, что Салли не шутит, и расхохотался. Питер тоже хихикал. Когда из “Лошади” вышла Бёрди, Уэрф попросил Салли повторить, что он сказал, Салли повторил, Уэрф так хохотал, что даже вынужден был присесть на бордюр.

– Вот ради таких моментов я с тобой того-этого, – сказал он.

Салли не видел в сказанном ничего смешного, он повернулся к Бёрди:

– Ты знаешь, есть такой обычай – выполнять последнюю просьбу осужденного. Мой пикап стоит за “Лошадью”. Давай сядем в него, разденемся и посмотрим, что будет.

– Ну давай, – подумав, ответила Бёрди без особого энтузиазма.

– У тебя что, совсем гордости нет? – опешил Салли.

– Одни разговоры, – ответила Бёрди, – как я и думала.

Уэрфа подняли на ноги и в сопровождении Бёрди направили к его машине; Салли с Питером побрели к полицейскому участку. Когда они дошли до переулка за “Вулвортом”, Салли сказал: “Погоди минутку” – и скрылся в темноте; Питер услышал, как он блюет. Чуть погодя бледный Салли, пошатываясь, вернулся.

– Ты все понял насчет завтра?

– Все понял. – Питер показал ему большой палец, чтобы не оставалось сомнений.

Последние два часа Питер пребывал в странно благодушном настроении, куда и девался его привычный сарказм и насмешливая холодность. Обычно Питер, по мнению Салли, держался чересчур скованно. Наверное, ему просто надо чаще выпивать. А может, он все еще пребывал под действием чар самой красивой девушки Бата.

Они еле плелись.

– Малыш прав в одном, – сказал Салли. – Твой дед был та еще сволочь.

– Я толком его не помню, – признался Питер.

– И хорошо, – ответил Салли. – Я знаю, ты считаешь, я тоже сволочь, но мне до него далеко. Вообще-то.

– Ты не сволочь, – возразил Питер. – Вообще-то.