– Нет-нет, давай за тебя, – запротестовала Матильда, поднимая бокал. – И к черту Паоло Улиано.
–
– Послушай, что я скажу. Полюби себя. Это величайшее приключение. Когда ты любишь себя, ты стремишься найти свое предназначение. Что-то, что только ты можешь делать как никто другой. Создавай вещи. Твори. И если появится мужчина, а он обязательно появится, отношения получат хороший задел, потому что вы оба будете любить одного человека.
* * *
Где-то вдалеке звенели церковные колокола. Матильда тихонько напевала в такт колокольному звону.
Николина приготовила матери завтрак, поставила его на поднос и принесла на террасу.
– Я совершенно не скучаю по этим колоколам в Лукке. Каждый час – это все-таки слишком. – Она поставила поднос на столик рядом с матерью. – Мама, сегодня приезжает Маттео.
– Опять?
– Да. Он хочет почаще с тобой видеться.
Олимпио принес на террасу кофеварку и налил жене чашечку эспрессо.
– Ешь ты. – Матильда пододвинула к мужу поднос.
– Я уже завтракал.
– Мне что-то не хочется.
– Я могу сварить тебе яйцо, мама. Хочешь? – спросила Николина.
Олимпио взял Матильду за руку:
– Она холодная как лед. Принеси одеяло, пожалуйста.
– Мне не холодно. – Матильда наблюдала, как вдали над берегом кружат чайки.
Она была совершенно спокойна. Священник ее причастил, она исповедалась, а в качестве бонуса он предложил провести обряд елеопомазания. Она с радостью согласилась. По ее мнению, это служило страховкой. Теперь ей не хотелось, чтобы между пройденным обрядом и моментом смерти произошло что-то, что помешало бы ей увидеть наконец лицо Бога. Совесть ее больше не тяготила. Она попросила прощения за все содеянное ею зло. Отведенное ей время она не теряла впустую, женщинам вообще это не свойственно. Каждое мгновение они стараются потратить с пользой – не для себя, для других. Но как насчет несделанного добра, того, что было оставлено на потом? У нее не было ответа, но ее это уже не волновало. Ей хотелось покинуть этот мир в состоянии благодати. Совсем скоро свершится Его воля, и это станет ее искуплением. Единственное, что оставалось сделать ее душе, – это обрести спасение. Матильда глубоко вдохнула и не закашлялась. Ее легкие раскрылись навстречу морскому воздуху, словно мехи гармони.