Глава 40
Когда умер Джордж Харрисон, Лоу сыграл мне песню, которую Майк Лав написал для своего старого друга. О времени, которое они провели в Ришикеше. Песня называлась «Братья-рыбы»[115], была несколько сентиментальной, но нравилась ему. В ней пелось о том, что гитара Джорджа по-прежнему слышна, хотя его земная форма уже угасла.
* * *
После Лоу не осталось песен. Не осталось даже брата из Ришикеша, который послал бы ему вдогонку песню. Только часы у кровати, погнутые очки для чтения, облезлая зажигалка, паспорт со старой фотографией. Магазин с гитарами, который мне придется разбирать. И две женщины, покинувшие его.
* * *
В дверь постучала юная волонтерка, которая уже сегодня должна была занять его комнату. Не старше семнадцати, рюкзак, свернутый коврик для йоги, татушка Ом на руке. Только что прилетела из Нью-Йорка, взмокшая, взволнованная. Мария поздоровалась с ней. Коринна молча вышла из комнаты. Я чувствовала себя лишней, пока Мария показывала девушке ее новое пристанище.
– А это чье? – спросила американка, указывая на часы, очки на ночном столике и рубашку
– Старого друга, – ответила Мария.
Девушка удивилась, но больше вопросов не задавала. Бросила рюкзак на кровать. Я взяла вещи Лоу и вышла.
Мария с девушкой вышли следом за мной на веранду. Дети рвали в огороде крапиву. Мария объясняла американке какие-то детали работы, потом подошла ко мне, положила руку на плечо.
– Знаешь, – сказала она, словно прочитав мои мысли, – дети – это не произведение родителей. Все мы дети жизни, правда? – И вдруг подмигнула. – Поэтому мы никогда не остаемся одни.
После чего поспешила в сад к волонтерам.
* * *
Я спустилась с веранды во двор. Гитары, на которой играл Лоу, у стены уже не было. Наверное, забрал кто-то из детей. Может, он научится играть какие-нибудь старые песни. Чтобы они продолжали жить. Я стояла на солнцепеке, слушала птичий концерт, смотрела на бегающую по двору собаку. Пес подошел ко мне, я наклонилась и погладила его. В кармане завибрировал телефон.
Аднан.
Я торопливо ответила.
– Привет, – сказал он. И больше ничего.
Я была рада слышать его голос и в то же время осознала, как он далеко.