— Выходит, это все ты, синьора Мария-Грация? — почти испуганно спросила Валерия.

— Синьора Мария-Грация и я, — ответил вместо жены Роберт.

— И все-таки между ними что-то есть, — пробурчала старуха. — Что-то здесь нечисто. Ты бегала к нему еще до того, как начались эти неприятности с деньгами. Каждое воскресенье, я слыхала.

Мария-Грация выпрямилась, набрала в легкие воздуха, как это делала ее мать Пина Велла, и сказала:

— Конечно, между нами есть связь. Мы сводные брат и сестра. Вы все об этом знаете. Так что можете наконец говорить об этом открыто, а не шушукаться по углам, как делаете уже почти целый век.

Тут кое-кто из стариков-картежников, считавших себя самыми информированными людьми на острове, сказал, что надо провести тест ДНК и анализ крови, прежде чем утверждать такое.

— Да сделали мы все эти тесты! — выкрикнула Мария-Грация, дав волю раздражению. — Еще три года назад! И Роберт все знал с самого начала! Так что оставьте нас наконец в покое!

— Ну хорошо. — И Валерия предприняла последнюю попытку: — А что ты делала там нынче вечером?

— Я пошла на виллу, потому что граф умирает, — спокойно ответила Мария-Грация. — И на этом Богом проклятом острове нет ни одного человека, который навестил бы его перед смертью.

Мария-Грация поняла, что в своем гневе зашла слишком далеко, ибо она любила этот остров не меньше, чем любой из них. Роберт мягко сжал руку жены. Однако факт оставался фактом: Андреа д’Исанту умирал. Ему было восемьдесят восемь — ровно столько же, день в день, было бы и ее старшему брату Туллио, чей портрет висел на лестнице «Дома на краю ночи». И тихими вечерами призрак Туллио до сих пор витал над козьими тропами, по которым он обожал носиться мальчишкой. Андреа умирал от рака печени. Он был настолько плох, что уже не мог вставать с постели.

Вдовы сочувственно шушукались, уже вовсю жалея несчастного, умирающего в полном одиночестве в огромном старом доме. Музыка на площади внезапно смолкла, и воцарилась полная тишина. Никто не знал, что сказать. Даже Валерия потупилась, пристыженная.

— Мы должны пойти к нему, Мариуцца, — в конце концов подала голос Кончетта. — Мы должны отнести ему дары, как мы носили их его отцу в День святой Агаты. Как мы могли пренебречь такой важной частью празднества?

— Он слишком плох, — сказала Мария-Грация. — Сейчас у него отец Марко и врач, прибывший с материка. И уже совсем поздно. Нас не пустят к нему.

— Мы все равно должны пойти, — настаивала Кончетта. — Это будет правильно.

Андреа лежал в розово-бежевой спальне с херувимами, резвящимися на потолке, на той же кровати, где появился на свет. Правую его руку обвивали четки. Отец Марко бродил по комнате, брызгая святой водой. У кровати собирала свой саквояж докторша. Она складывала стетоскоп с выражением неизбывной усталости на лице, Мария-Грация видела такое же выражение на лице отца, когда он по ночам возвращался от умирающих пациентов. Внезапно комната наполнилась шумом — это без предупреждения ввалились горожане, оставляя на полу мокрые следы.