– Нет, Ваша честь, – отвечает Мец.

Джоан мотает головой.

– Превосходно. Тогда начинайте.

Малкольм встает, сжимает плечо Колина, поправляет пуговицу на пиджаке и, подойдя к трибуне возле стенографистки, слегка поворачивает ее к публике.

– Что вы делаете, мистер Мец? – спрашивает судья.

– Ваша честь, я знаю, что традиционный порядок разбирательств по вопросам опеки этого не предполагает, и все же я приготовил небольшую вступительную речь.

– Вы видите здесь присяжных? Лично я не вижу. А сам я уже знаю об этом деле не меньше вашего.

Мец устремляет на судью невозмутимый взгляд:

– Я имею право произнести вступительное слово и буду официально протестовать, если вы, Ваша честь, мне это запретите.

Судья думает о том, что если бы он последовал совету жены и пять лет назад подал в отставку, то сейчас он мог бы смотреть, как волны накатывают на пляж во Флориде, или ехать в доме на колесах к какому-нибудь национальному парку, или слушать Бетти Бакли на Бродвее. Вместо этого он вынужден торчать тут и наблюдать, как Малкольм Мец выделывается перед аудиторией, потому что ему, Ротботтэму, совершенно не нужно, чтобы у этого нахала появилось основание для апелляции.

– Миз Стэндиш, вы не возражаете? – спрашивает судья.

– Нет, Ваша честь. Мне даже любопытно.

Ротботтэм наклоняет голову:

– Говорите кратко, адвокат истца.

Несколько секунд Мец молчит, делая вид, будто подбирает слова, которые на самом деле твердо зазубрил еще неделю назад.

– Когда мне было семь лет, – начинает он, – мы с моим папой часто ездили на рыбалку. Он учил меня выбирать лучших червей из перевернутого пласта земли, насаживать их на крючок, доставать из воды полосатого окуня – красивейшее существо… Потом мы вдвоем, только отец и я, шли в закусочную, которая располагалась недалеко от пруда, папа покупал мне рутбир, мы садились у дороги и считали проходящие машины. А дома нас ждал вкусный ланч: иногда суп, иногда сэндвичи с ветчиной… Пока мама накрывала на стол, я искал пауков под крыльцом или ложился на спину и смотрел на облака. А знаете ли вы, что в свои семь лет делает Вера Уайт? Она лежит на больничной кровати, и многочисленные трубки тянут кровь из ее тельца. Она испытывает нестерпимую боль, душевную и физическую. С нее не спускает глаз целый батальон врачей и медсестер, а люди, собравшиеся на улице, ждут известий о ее здоровье. И я спрашиваю вас: нормально ли это – так проводить детство? – Мец печально качает головой. – Я думаю, нет. По сути говоря, с некоторых пор этого ребенка вообще лишили возможности быть ребенком. Именно поэтому отец девочки, мой клиент, создал для нее комфортные условия в своем доме и с распростертыми объятиями ее ждет. Он хочет оградить дочь от дурных влияний, которые довели ее до такого состояния и, более того, продолжают угрожать ее жизни.