– Думаю, дружба с тобой сильно вредит моей талии, – говорит Джозеф.

Он приглашает меня в дом. Я занимаю свое обычное место напротив него у шахматной доски. Он ставит чайник и возвращается с двумя чашками кофе.

– Сказать по правде, я не был уверен, что ты еще придешь. Я тебе такого порассказывал в прошлый раз… Это нелегко переварить.

«Вы даже не представляете насколько», – думаю я.

– Многие люди, услышав слово «Освенцим», сразу представляют тебя чудовищем.

Его слова наводят меня на мысль о бабушкином упыре.

– Думаю, вы и хотели, чтобы я так решила.

Джозеф морщится:

– Я хотел, чтобы ты возненавидела меня настолько, что захотела бы убить. Но я не понимал, что почувствую при этом сам.

– Вы назвали это «Жопой мира».

Джозеф слегка вздыхает:

– Мой ход, да?

Он подается вперед и съедает одну из моих пешек конем-пегасом. Двигается медленно, осторожно. Этакий безобидный старикашка. Я вспоминаю рассказ бабушки, как у него тряслась рука. Смотрю, как он снимает мою пешку с инкрустированной шахматной доски, но его движения вообще неуверенны, так что я не могу судить, получал ли он когда-то в прошлом ранение, последствия которого должны сказываться до сих пор.

Джозеф ждет, пока я сосредоточусь на доске, и только после этого начинает говорить:

– Несмотря на репутацию, сложившуюся у Освенцима сейчас, я считал это хорошим назначением. Я был в безопасности; меня не пристрелят русские. В лагере был небольшой поселок, куда мы ходили есть и выпивать, даже на концерты. Когда мы там отдыхали, создавалось впечатление, что войны вовсе нет.

– Мы?

– С братом, он работал в четвертом секторе… в администрации. Он был бухгалтером, складывал цифры и отправлял счета коменданту. Я был намного выше его рангом. – Джозеф смахивает крошки с салфетки на тарелку. – Он отчитывался передо мной.

Я прикасаюсь пальцем к дракону-офицеру, и Джозеф издает горлом низкий звук.

– Нет? – спрашиваю я.

Он качает головой. Тогда я переношу руку к кентавру, единственной оставшейся у меня ладье.