Один из репортеров подозвал меня:

– Привет, вы ведь его адвокат?

– Да, – сказала я. – Надеюсь, это позволяет мне изложить свои соображения. Я работаю в Американском союзе защиты гражданских свобод и могу привести ту же статистику, которую только что представил мистер Уркхарт. Но знаете, чего не хватает в его речи? Что я искренне сочувствую Джун Нилон по прошествии стольких лет. И что сегодня я потеряла человека, который мне небезразличен. Человека, который совершил большие ошибки, с которым трудно было справиться, но для которого нашлось место в моей жизни.

– Мэгги, – дергая меня за рукав, прошипел Руфус, – прибереги исповедь для своего дневника.

Я проигнорировала его.

– Знаете, почему, по моему мнению, мы продолжаем казнить людей? Потому что, даже если мы не произносим это вслух, мы хотим знать, что за особо гнусное преступление последует особо гнусное наказание. Всего-навсего. Мы хотим сплотить общество – занять круговую оборону, – а это значит – отделаться от людей, по нашему мнению не способных усвоить уроки морали. Полагаю, вопрос вот в чем: кто вправе идентифицировать этих людей? Кто решает, что преступление настолько ужасно, что единственная реакция – это смерть? А если, избави Бог, они решат неправильно?

Толпа гудела, стрекотали камеры.

– У меня нет детей. Вряд ли я чувствовала бы то же самое, если бы одного из них убили. И у меня нет ответа, – поверьте, если бы он был, я была бы намного богаче, – но, знаете, я начинаю думать, что это хорошо. Может быть, вместо того чтобы искать ответы, нам следует задать некоторые вопросы. Например: какой урок мы здесь преподаем? Что, если он каждый раз другой? Что, если справедливость не эквивалентна надлежащей правовой процедуре? Ведь в конце дня вот что у нас остается: жертва, которая из маленькой дочери или мужа превращается в рабочее досье. Заключенный, не желающий знать имени ребенка надзирателя, потому что это делает его отношение чересчур личным. Начальник тюрьмы, организующий казни, хотя он считает, что их не должно в принципе быть. И адвокат Американского союза защиты гражданских свобод, которой предстоит вернуться в офис, закрыть дело и двигаться дальше. И у нас остается эта смерть, лишенная всякой гуманности. – Я на миг умолкла. – Так вы говорите, что эта казнь в самом деле заставляет вас чувствовать себя в безопасности? Она сплотила нас? Или еще больше отдалила друг от друга?

Я протолкалась мимо людей с камерами, по-бычьи кивавшими мне вслед, и вошла в толпу, которая расступилась, образовав для меня узкий проход. И я плакала.