Господи, я плакала!

По пути домой я включила стеклоочистители, хотя дождя не было. Но я разваливалась на части, я рыдала и почти ничего не видела – почему-то я подумала, что это поможет. Я только что переиграла своего босса в наиболее важном правовом событии, произошедшем в Американском союзе защиты гражданских свобод Нью-Гэмпшира за последние пятьдесят лет, и даже хуже того – мне было до лампочки.

Мне бы хотелось поговорить с Кристианом, но он был в больнице, где руководил изъятием сердца Шэя и других его органов. Он сказал, что позвонит мне, как только освободится, как только удостоверится в том, что трансплантация будет успешной.

А это означало, что я еду домой, где меня ждал кролик, и больше никто.

Свернув на свою улицу, я сразу же увидела машину на подъездной дорожке. У входа в дом меня ждала мама. Я хотела спросить ее, почему она здесь, а не на работе, хотела спросить, как она узнала, что я нуждаюсь в ней.

Но когда она без слов протянула мне плед, который обычно лежал на моем диване – тот, с пушистым ворсом внутри, – я завернулась в него, позабыв все свои вопросы. Я просто уткнулась лицом в ее шею.

– Ах, Мэг, – утешала она, – все будет хорошо.

– Это было ужасно, – покачала я головой. – Стоит закрыть глаза, и я вижу все, словно это еще длится. – Я судорожно вздохнула. – Глупо, правда? До последнего мгновения я ждала чуда. Как это было в зале суда. Что он выскользнет из петли или… не знаю… улетит прочь или что-то в этом роде.

– Вот, садись, – сказала мама, приведя меня на кухню. – В реальной жизни так не бывает. Как ты сказала журналистам…

– Ты видела меня? – вскинулась я.

– По телевизору. По всем каналам, Мэгги. Даже на Си-эн-эн… – Ее лицо осветилось. – Мне позвонили уже четыре человека и сказали, что ты выступила блестяще.

Я вдруг вспомнила, как, учась в колледже, однажды на кухне у родителей обсуждала с ними свою будущую карьеру. Я тогда не могла ни на что решиться. Мама села рядом со мной, поставила локти на стол и спросила:

– Чем ты любишь заниматься?

– Читать, – ответила я. – И спорить.

Она широко улыбнулась:

– Мэгги, любовь моя, тебе предназначено быть юристом.

А сейчас я закрыла лицо руками:

– Я вела себя как идиотка. Руфус меня уволит.

– Почему? Потому что ты высказала то, на что у других не хватило смелости? Самое сложное на свете – поверить в то, что кто-то может измениться. Всегда проще примириться с привычным положением вещей, чем признать, что сам мог ошибаться. – Она повернулась ко мне, держа в руках дымящуюся ароматную миску; я учуяла запах розмарина, перца, сельдерея. – Я приготовила тебе суп. Буквально из ничего.