– Разумеется, мы не можем оставаться безучастными к щедрому вкладу, который вы внесли в строительство храма Сантуарио-де-Торресьюдад, дабы завершить его при жизни Досточтимого отца-основателя Опуса, – сказал с той же елейностью в голосе и с тем же благонравием во взоре, что и Досточтимый отец-основатель, нынешний руководитель организации и будущий прелат будущей персональной прелатуры монсеньор Альваро дель Портильо.

– Мне бы хотелось, чтобы сия не-безучастность воплотилась в делах.

– Сеньора, каждый шаг, сделанный в сем направлении, должен быть очень продуманным и неторопливым. Из соображений благоразумия, любви к истине и, я сказал бы даже больше, из евангелической скромности и покорности.

Монсеньор положил руки на стол и благочестиво продекламировал: почести, награды, титулы… все это суетные вещи, наросты гордыни, пустота, ложь, ничто…

– В таком случае зачем вы инициировали процесс беатификации Досточтимого отца-основателя? – Молчание монсеньора Портильо заставило сеньору Элизенду Вилабру улыбнуться. – А, монсеньор? Наросты гордыни?

– Я не понимаю.

– Я хочу сказать, что если организация присоединится к процессу беатификации Досточтимого Ориола Фонтельеса… то это наверняка придаст ему огромный импульс. Я согласна с тем, что Процесс должен быть медленным, но ведь не бесконечно долгим.

– Дорогая сеньора… Вам следовало бы обосновать интерес, который… – Никакого интереса, монсеньор, – ответила она, гневно сверкая глазами. – Я была свидетелем его героической смерти. И хочу, чтобы все его помнили. Он в одиночку противостоял красным ордам. И погиб за свой идеал, самоотверженно охраняя Святое причастие и Святую Мать Церковь. Вам это прекрасно известно, монсеньор.

Она, разумеется, умолчала о других аргументах. Умолчала о том, что его смерть наступила совсем не вовремя, не умирай сейчас, Ориол, сейчас, когда я так безумно тебя люблю, сейчас, когда я впервые в жизни полюбила мужчину, не умирай, я никогда не смогу себе этого простить. Она слегка приподняла его тело и опустила голову ему на грудь. А он все смотрел на нее своими такими темными, такими бездонными глазами, пока она не увидела, что они приобрели холодный стеклянный оттенок. Как изуверски ты со мной поступил, Ориол: умереть теперь, когда я говорю тебе нет, ты не можешь умереть, ты что, не понимаешь? А ты, Боже, готовься…

– Сеньора, он мертв.

По возвращении из Рима ее ждал доклад Газуля, в котором он сообщал, что ему очень жаль, но он считает себя обязанным известить ее о том, что Марсел не слишком осмотрителен в своих внебрачных связях и однажды после ночного загула явился на работу с любовницей и… даже не знаю, как это сказать, в общем, прямо на рабочем столе… Ты действительно сделал это, Марсел?