– Ну, понимаешь, мама. Видишь ли…

– Так-так, давай разберемся… Чего ты хочешь?

Когда мать начинала задавать такие каверзные вопросы, почва уходила у него из-под ног.

– Я не понимаю тебя, мама.

– Но это ведь очень просто. Ты хочешь стать большим бизнесменом? Любишь Мерче? Хочешь с ней расстаться? Хочешь развестись, когда появится такая возможность? Этого ты хочешь? Тебе безразлично, что будет с твоим сыном, моим внуком?

– Можно подумать, ты представляла собой образец материнской заботы.

Сеньора Элизенда Вилабру бросила на сына взгляд, который она берегла для врагов, и сказала тихим холодным голосом не тебе меня судить. И в третий или четвертый раз в жизни была готова сказать ему если бы я тебя не подобрала, сопляк, ты бы гнил в богадельне, так что лучше молчи. Ей пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы сдержаться.

– Хочешь, чтобы я рассказала обо всем Мерче?

– Я не хочу расставаться с ней. Это была глупость, забава, не более того. Для меня это ничего не значит.

В тот день, когда Элизенда выдворила из своей личной жизни Кике Эстеве, она вступила на долгий путь сублимированной абстиненции, которая, с одной стороны, привела к сохранению чистой, безупречной памяти об Ориоле, а с другой – настолько сблизила ее с организацией, что теперь она была самым преданным ее союзником. Но главное, это создало у нее в высшей степени комфортное ощущение от осознания того, что она полностью, двадцать четыре часа в сутки, осуществляет тотальный контроль над своей жизнью и что врагу практически невозможно проникнуть в эту жизнь, воспользовавшись лазейкой какой-нибудь слабости, ибо их у нее практически не оставалось.

– Я не понимаю тебя, сынок.

– Ну конечно, такая святоша, как ты, не в состоянии этого понять.

Что сказать ему на это? Поведать о своей жизни? Или просто простить ему слабость?

– Если я еще хоть раз увижу тебя с женщиной… я имею в виду не Мерче… твоя жизнь заметно осложнится.

– Но ведь вы с Мерче терпеть друг друга не можете!

– И что? – крикнула мать. – Она твоя жена и мать моего внука.

Отец ее внука встал и впервые в жизни бросил ей вызов. Он сказал ей послушай, мама, я имею право на частную жизнь, хотя тебе никогда этого не понять. Нет, подожди, я еще не закончил. Мне уже исполнилось тридцать два года, и я могу делать то, что считаю нужным. Разве я не нашел прекрасных клиентов в Швеции, Норвегии, Дании и Финляндии? А? А ведь вам это представлялось невозможным, поскольку они дадут нам сто очков вперед в зимних видах спорта, разве нет? И разве теперь мы не экспортируем шестьдесят три процента лыж в северные страны?