Джейкоб перестал плакать больше часа назад, но у него до сих пор не прошло то, что Бенджи звал "послеплачевым дыханием". Ирв принес ему рюмку персикового шнапса и сообщил: "Я сказал раву, что мы будем рады его видеть, но не думаю, чтобы он пришел", — и вернулся в свою крепость на подоконнике.
Стол был заставлен тарелками с едой: все виды ржаных бубликов, любые мини-бублики, плоские бублики, булочки, булочки с творогом, с творогом и зеленым луком, с лососевой пастой, с тофу, копченая и соленая рыба, угольно-черные шоколадные кексики с завитушками из белого шоколада, похожими на квадратные галактики, пышки, рогалики, несезонные хоменташен (с земляникой, со сливой, с маком) и "салаты" — евреи словом
Родственники, нагружая тарелки до потолка следующего этажа, обменивались историями об Исааке. Смеялись над тем, каким он был забавным (намеренно и случайно), над тем, каким упрямым врединой он был (намеренно и нет). Рассуждали о том, каким он был героем (по своей воле и воле случая). Кто-то плакал, возникали какие-то неловкие моменты, слышались слова благодарности за то, что появилась возможность собраться всей родней (одни родичи не виделись с бат-мицвы Леи, другие — даже с похорон бабушки Дорис), и все поглядывали в телефоны: новости с войны, счет в игре, погода.
Дети, уже позабывшие, что должны бы от первого лица грустить о смерти Исаака, играли в подвале в видеоигры от первого лица. У Макса вдвое участился пульс: он наблюдал попытку убийства, предпринятую тем, в ком он подозревал своего троюродного брата. Сэм сидел в сторонке с айпадом, прохаживаясь по виртуальной лимонной роще. Так всегда и происходило — вертикальная сегрегация. И неизбежно те взрослые, у кого хватало соображения бежать из взрослого мира, перебирались в подвал. Что и сделал Джейкоб.