— Пожалуйста, не сердись, — сказала она как-то по-девчоночьи.
Она вся горела от страха — что Марк злится, что злится справедливо, что она в конце концов будет наказана за дело. Еще простительно допустить, чтобы детям было больно, но нет такого наказания, которое было бы достаточным тому, кто сам, понимая это, причиняет боль своим детям. Ведь она принялась уничтожать собственную семью — намеренно, а не потому, что иначе нельзя. Собралась выбрать отсутствие выбора.
— Надеюсь, я сильно помог тебе вырасти, — продолжал Марк, уже не стараясь спрятать обиду. — Да. Надеюсь, ты со мной научилась чему-то и потом используешь это с кем-нибудь другим. Но могу ли я безвозмездно предложить небольшой совет?
— Мне надо уже идти, — повторила Джулия, до смерти боясь того, что сейчас скажет Марк и что его слова станут какой-то магической карой для нее и убьют ее детей.
— Не в тебе проблема, Джулия, — проблема в твоей жизни.
Доброжелательность оказалась еще хуже того, что так пугало Джулию.
Марк отворил дверь.
— А это я говорю только ради твоего и своего покоя: знай, что в следующий раз, когда увижу на экране твое лицо, я даже не подойду посмотреть, как ты ждешь.
— Мне надо домой, — сказала она.
— Удачи дома, — сказал он.
Джулия вышла.
Она взяла такси до отеля, реконструкцию которого ее недавно пригласили курировать.
Там была карикатурно огромная и противоестественно симметричная цветочная композиция, и прямо над ней висела хрустальная люстра в сто тысяч подвесок.
Коридорный сказал что-то в наладонный микрофон, провод которого уходил ему в рукав и спускался сбоку к передатчику, прикрепленному на поясе, — наверное, можно было придумать связь и поудобнее.
И портье, который почти мог бы быть Сэмом через пятнадцать лет, но с безупречной левой рукой, спросил:
— Сколько вам понадобится ключей?
Ей хотелось сказать: "Все". Ей хотелось сказать: "Ни одного".
Кто в пустой комнате?
Кто в пустой комнате?
Пока Джейкоб поднимался за травкой, Тамир успел изготовить трубку из яблока, причем обошелся, очевидно, без всяких инструментов.