Нет, подумал я. Она как раз и обнадеживает.

Я сказал:

— Нет ничего более целого, чем разбитое сердце.

— Это Силверс?

— На самом деле это Коцкий раввин.

— Ушам своим не верю.

— Я учусь у раввина, который хоронил моего деда.

— Любопытство воцерковило кошку.

— Мяу-зл тов[46].

Как же я любил ее смех.

Я смотрел на Джулию и понимал, что у нас никогда бы не получилось сделать жизнь. Но и понимал, что только она давала мне надежду.

— Разве не странно? — спросил я. — Мы были вместе шестнадцать лет. Тогда эти годы казались нам всем, но теперь, когда проходит время, они значат для нашей жизни все меньше и меньше. Все это было только лишь… чем? Главой?

— Я вижу по-другому.

Жестом, который я видел десятки тысяч раз, она убрала за ухо прядь волос.

Я спросил:

— Почему ты плачешь?

— Почему я плачу? А почему ты не плачешь? Это жизнь. Я плачу, потому что это моя жизнь.

Как Аргус, где бы в доме он ни был, всегда прибегал вприпрыжку на звук совка, зачерпывающего корм, так появились мальчики, телепатически уловив мамины слезы.

— Почему все плачут? — спросил Сэм. — Что, кому-то дали золотую медаль?

— Ты расстроился? — спросил меня Бенджи.