– Эх, и прокачу же я вас, Игнат Никитич! – азартно пообещал Нефёдов, запуская двигатель. – Всю жизнь помнить будете.

– Сделай милость, – благодушно отвечал генерал, ёрзая привычной к мягким креслам и диванам жирной задницей на жёстком сиденье. – А я тебе премию за это выпишу.

Как только самолёт оказался в зоне, Борис дал волю своему гневу. Он крутил машину на запредельных перегрузках. Истребитель метался от самой земли до стратосферы. Самолёт то едва не задевал серебряными крыльями в каскаде вращений-«бочек» верхушки деревьев, то свечой взмывал на пятнадцатикилометровую высоту. Чтобы не слышать воплей бьющегося о борта задней кабины борова в генеральских погонах, у которого от страшных перегрузок глаза чуть не вылезали из орбит, воздушный хулиган отключил связь с ним…

Виражи, полупетли, бочки, крутые развороты – одна фигура высшего пилотажа сменяла другую. Мощный реактивный двигатель позволял разогнаться до скорости в 1000 километров в час и выше.

Не обращая внимание на скрип в натруженном позвоночнике и в силовом наборе фюзеляжа, Борис старался выйти из пикирований с наибольшей перегрузкой, и тут же уйти в набор высоты на максимальном фарсаже, да так круто, что перед глазами лётчика появлялась красная пелена…. Резко «выдёргивая» самолёт из скоростного пикирования или «включая» воздушные тормоза, пилот испытывал примерно то же самое, что водитель автомобиля, врезающегося в бетонную стену на приличной скорости… Перегрузки постоянно возрастали – 5, 8, 10g. Временами они достигали феноменальных показателей. Из-за наваливающейся чудовищной тяжести «пламенный мотор» в груди сбивался с нормального ритма, пропуская очередной удар. Человек с остановившимся на мгновение сердцем едва не терял сознание и даже временно слеп.

Так – на пределе собственных возможностей и прочности металла Борис пилотировал лишь, когда его всерьёз брали в оборот в воздушном бою. Для многих, даже более молодых пилотов, подобные смертельные игры с гравитацией заканчивались печально. Но стоило сорокалетнему лётчику вспомнить, какими словами эта сука за его спиной называла любимую девушку его погибшего друга, как рука сама двигала рычаг сектора газа вперёд до упора. Мститель орудовал ручкой управления с таким чувством, словно охаживал оглоблей высокопоставленного поддонка по его мясистой спине…

После посадки генерал не смог без посторонней помощи вылезти из кабины, ставшей для него орудием жестокой пытки. Весь лоск с него сдуло. В глазах у Полубоярова всё двоилось. Дико таращась на поднявшегося к нему по лесенке механика, Игнат Никитович стонал, словно баба, и молил с привизгом: