— Не поздно, не поздно!

— Спасибо, брат Лемнер! Спасибо, друг Иван Артакович! Спасибо за милосердие! — Лео кинулся целовать Лемнеру руки, но тот холодно отстранился. Ему было отвратительно пухлое лягушачье тело ректора Лео, его лягушачьи, усыпанные пузырьками пальчики.

За стеной шумел переполненный зал. Звучали русские народные песни «Калинка-малинка», «Вдоль по Питерской», «Когда я на почте служил ямщиком». Лео попытался подхватить песню про ямщика, но не знал слов. Только покачивался, прижимая к сердцу лягушачьи пальчики.

Режиссёр Серебряковский слегка сипел. Удушение, которому подвергла его Госпожа Зоя, сказалось на бронхах. Он издавал сердитое гусиное шипение, хотя пребывал в прекрасном настроении.

— Как с таким голосом вы, господин Серебряковский, станете выступать в суде? — тревожился Иван Артакович. Он расстегнул на режиссёре неверно застёгнутый изумрудный пиджак и застегнул на правильную пуговицу.

— Не волнуйтесь, дорогой друг Иван Артакович. Кому, как не артисту, знать секреты декламации. Нет, не стану, подобно Демосфену, уходить на берег моря, набивать рот галькой и читать «Илиаду». Просто два сырых яичка пред началом монолога.

— Будут вам два сырых яичка, господин Серебряковский, — Иван Артакович запретил прежнему другу использовать в разговоре «ты».

Из соседнего зала неслись гулы, как на стадионе. Множество голосов, репетируя, хором возглашало:

— Смерть! Смерть!

Возглашали профессора, писатели, правозащитники, матери-одиночки, волонтёры и филателисты. Этот стройный грозный гул разгневанного народа доносился сквозь стену, но не пугал, а веселил Серебряковского.

— Простите, не хотел обидеть нашего дорогого Антона Ростиславовича, но процесс можно было обставить эффектнее. Обратились бы ко мне. Я всё-таки европейски известный режиссёр, хотя и ненавижу Европу. Представляете, процесс подобен Страшному Суду! Главный обвинитель Светоч предстает в образе Вседержителя. Перед ним огромные аптекарские весы. На чашу весов встает подсудимый, например, я. Но не в этом оперении попугая, а наг и бос. Вседержитель вопрошает: «Верно ли, что ты хотел заманить в директорскую ложу Президента Троевидова и пустить туда змейку, укусившую Клеопатру?» Я сбивчиво признаюсь, поправляя судию, что не змейку, укусившую Клеопатру, а ядовитых комаров с подземных болот Европы. Судия возглашает: «Виновен!» — и судебные приставы, одетые в чертей, копьями гонят меня в преисподнюю, в чёрные ямы с адскими красными огнями. Вам нравится, друг Иван Артакович?

— Всё, кроме комаров с ядовитых подземных болот. Это перебор, самооговор. Будем придерживаться сценария.