Исайя Друкер был раввином польской армии. Он посвятил себя почти невозможному делу поиска еврейских сирот, переживших войну в убежищах, и возвращения их в общину и веру предков. Доктор из больницы услышал, как Ана расспрашивала о возвращении потерянных детей, и предложил ей связаться с Исайей для поиска «германизированных» младенцев Биркенау. Ана познакомилась с ним через две недели после объявления полной победы в Европе. Они встретились в оживленном кафе в центре Лодзи. Люди на улицах праздновали окончательное падение Германии. Они тоже были рады, но их ожидало серьезное дело. Война кончилась, но последствия ее будут ощущаться еще очень долгое время. Многих детей забрали у биологических родителей, и они оказались рассеянными по всей Европе. И Пиппа тоже.

– У вас есть какие-то новости? – Ана с жадностью всматривалась в лицо своего гостя.

Раввин Друкер предостерегающе поднял руку.

– Не совсем те, которых вы ждете, госпожа Каминская, но я нашел трех младенцев с метками, какие вы описывали.

– С номерами в подмышке?

– Именно так.

– Что это за номера?

– 57892, 51294 и 47400.

– 47400, – повторила Ана – так мучительно похоже на номер Эстер. – Вы уверены, что это семерка?

– Я сделал фотографию.

Он протянул снимок Ане. Она поднесла его к свету и внимательно всмотрелась. Зрение у нее портилось еще до Биркенау, а тяготы лагеря повлияли на нее еще хуже, но даже слабые глаза рассмотрели поперечную полоску семерки на нежной детской коже – Эстер все делала на совесть, даже татуировку на собственном ребенке.

– У польских властей есть документы, – продолжал Друкер, – и мы сможем узнать имена матерей, но… – Он беспомощно пожал плечами. – Я доставил детей в приют в Лодзи. Когда будут готовы документы, мы попытаемся найти матерей.

– А если не найдем?

Раввин печально улыбнулся.

– Если окажется, что матери были еврейками, я смогу забрать их в свой новый детский дом в Забрже, где они будут воспитываться в духе веры предков.

– Но без матерей?

Раввин склонил голову.

– Я могу распространить информацию в синагогах, оставить записку в коридоре еврейского комитета в надежде, что объявятся родственники, но больше…

Он развел руками. Ана кивнула. Она сходит в приют, чтобы увидеть детей, принятых ею в блоке 24 и сумевших выжить. Закрывая глаза, она всегда видела грубую кирпичную печь, на которой рожали эти женщины, видела счастье и покой в глазах каждой, кто держал своих детей, и муку тех, у кого Вольф и Майер детей вырывали. В каждом таком татуированном младенце осталась частичка ее самой. Она была преисполнена решимости узнать имена матерей у раввина и распространить эту информацию по всем доступным ей каналам. Она знала многих в Красном Кресте и американской организации. И ее мальчики могут помочь.