— Идите.

— Нет, товарищ.

Петр Главяк оттолкнулся локтем от дверцы холодильника. Другую руку он держал за спиной.

— Говорю в последний раз, — сказал Фраина. — Уходите.

— Не могу, товарищ. Я…

Раздалось четыре щелчка: это щелкнули взводимые курки четырех пистолетов. Три — у Дэнни за спиной, один — в руке у Петра Главяка.

— Встать! — заорал Главяк; эхо запрыгало, отражаясь от каменных стен тесной каморки.

Дэнни встал. Главяк зашел ему за спину.

Фраина скорбно улыбнулся:

— Для вас это единственный выбор, но вы и его можете лишиться. — Он махнул рукой, указывая на дверь.

— Вы не правы.

— Нет, — возразил Фраина. — Я прав. Спокойной ночи.

Дэнни не ответил. Прошел мимо Фраины. Прямо перед ним на стене лежали четыре тени. У него яростно зачесалась шея — сзади, у основания черепа. Он открыл дверь и вышел.

В ванной Дэнни сбрил бороду: это было последнее, что он сделал в съемной квартире, где обитал в качестве Даниэля Санте. Основную часть растительности он состриг ножницами, кидая клочья в бумажный пакет; затем намочил остатки бороды горячей водой и обильно смазал их кремом для бритья. С каждым движением бритвы он чувствовал себя стройнее и легче. Смыв последнее пятнышко крема и последний волосок, он улыбнулся.

В субботу днем Дэнни и Марк Дентон встретились с комиссаром О’Мирой и мэром Эндрю Питерсом в кабинете последнего.

На Дэнни мэр произвел впечатление человека не на своем месте: он никак не сочетался с этим большим столом, с этой накрахмаленной рубашкой со стоячим воротничком, с этим твидовым костюмом. Он то и дело поглаживал телефон, стоявший на столе, и все время поправлял настольный блокнот.

Они уселись, и мэр улыбнулся:

— Вот он, цвет бостонской полиции, не так ли, джентльмены?