Маккенна пожал плечами.

— Чем я занимался? — Дэнни посмотрел на свои раскрытые ладони. — Чего добился? Разве что составлял списки ребят из профсоюзов да беззубых большевиков…

— Беззубых красных не бывает.

— Чего ради?

Эдди Маккенна отхлебнул пива, зажег сигару, скосился на дым.

— Мы тебя потеряли.

— Что? — переспросил Дэнни.

— Да, да, — произнес Маккенна негромко.

— Не понимаю, о чем ты. Это я. Дэнни.

Маккенна устремил взгляд в потолок:

— В детстве я одно время жил у дядюшки, только не помню, с какой стороны, — с материнской или отцовской. Он был типичный угрюмый ирландец. Ни музыки, ни любви, ни веселья. И у него был пес. Простой дворовый пес, глупый-преглупый, но прямо-таки источавший любовь и веселье. Он так и приплясывал на месте, когда видел, что я поднимаюсь на холм, так и вилял хвостом, просто от радости, что я его приласкаю, стану с ним бегать, буду чесать его пестрое брюхо. — Эдди затянулся и медленно выдохнул. — И вот он захворал. Начал чихать кровью. И дядюшка мне велел стащить его в океан. Избил меня, когда я отказался. Я стал плакать, а он исколотил меня еще сильнее. Ну, я и понес пса в океан. Дотащил его до места, где мне было по подбородок, и отпустил. Дядя велел держать его под водой и считать до шестидесяти, но он был больной, слабый и вялый и сразу камнем ухнул на дно. Я вылез на берег, и тут дядюшка опять принялся меня колошматить. Я кричу: «За что?» А он показывает: гляди, бедный глупый пес плывет обратно. Плывет ко мне. И в конце концов добирается до берега. Весь дрожит, тяжело дышит, с шерсти каплет. Просто чудо. Романтик, герой. Только он успел на меня глянуть, как дядюшка всадил ему в спину топор и разрубил пса пополам.

Маккенна откинулся назад. Взял из пепельницы сигару. Официантка убрала полдюжины кружек с соседнего столика, вернулась к стойке, и в зале стало совсем тихо.

— На черта ты мне такое рассказываешь? — зло спросил Дэнни. — Рехнулся?

— Это ты рехнулся, мальчик. Помешался на «справедливости». Не отрицай. Ты думаешь, она есть. Я же вижу.

Дэнни резко наклонился вперед, так что пиво выплеснулось из стакана, уже поднесенного ко рту.

— Чему ты меня хочешь научить этой собачьей историей? Что жизнь — трудная штука? Что без обмана не будет талана? По-твоему, это для меня новость? Думаешь, я верю, что у профсоюзов, или у большевиков, или у БК есть хоть один паршивый шанс получить то, за что они бьются?

— Тогда зачем ты это делал? Мы все беспокоимся, Дэн. Твой отец, твой брат, я. Мы страшно беспокоимся. Ты ведь специально шел на провал.

— Нет.

— Однако ж ты говоришь мне, что никакая разумная власть — местная ли, на уровне ли штата, на федеральном ли уровне — никогда не допустит советизации нашей страны. Никогда. И все же продолжаешь возюкаться с этим чертовым БК и все больше отдаляться от тех, кому ты дорог. Почему? Ты ведь мой крестник, Дэн. Почему?